Петров Александр - Странствующий

Помню, однажды на заре своей юности, одна такая девушка произвела в моей душе переворот отношений к противоположному полу. Надо признаться, что в ту пору любая девушка была для меня объектом чисто телесного интереса. Как-то приехали мы с родителями на дачу к знакомым отца, а там ¾ домашняя красавица. Поначалу, конечно, во мне проснулась буря страстей, даже испугался. Но, видимо, девушка наблюдала это природное явление не впервой, поэтому встала с кресла, взяла меня за руку и вывела во двор.

Лена, так звали ее, сразу открылась мне как другу. Или как брату. Стена между нами мигом рухнула. И мне стало с ней так хорошо! У Лены напрочь отсутствовали кокетство, насмешки, лукавство. Она была естественна и чиста, как малое дитя. Но при этом умна и наблюдательна, как взрослая женщина. Два дня мы с ней говорили, бродили по лесу, купались в озере, сидели вместе со всеми за столом на веранде ¾ я не уставал удивляться этой девушке.

Как это можно ¾ сохранить такую ясность в душе, когда вокруг гаденькие смешки, двусмысленные намеки, а то и наглая мерзость. Она сумела так себя поставить, что осталась вне грязи.

Вспоминаю, до чего с ней было легко и весело! Мы как бы вернулись в ушедшее детство. Я любовался ею, как цветком, как бабочкой. Доставляли радость ее музыкальный голос, ее движения, да просто быть рядом… Я принимал те два дня с Леной как незаслуженный подарок, как высочайший образец отношений, как эталон сказочного будущего. Которое обязано наступить, просто обязано сбыться ¾ иначе все зря.

Много позже, когда я читал у Святых отцов про целомудрие, мне вспоминалась Лена, к ней относил я дивные слова: благоухание, свет чистоты, ясность очей, радость сердца. Не удалось мне больше свидеться с Леной, но там, в памяти сердца живут те два дня, проведенные с ней. Мне нравится туда заглядывать.

В пропасть за овечкой

…Прощаемся с батюшкой, с его семейством и, благословясь, трогаемся в путь. Странник впереди, ну а странствующий, то есть я, сзади. Нам предстоит покинуть этот город. Нет, вырваться из его цепких объятий. Не знаю почему, но кажется, это будет непросто.

Идти по городу ¾ особенно по такому ¾ дело нелегкое: то слух режет сквернословие и похабщина. Глаза невзначай скользят по рекламным щитам с вульгарными картинками, нарядам нестрогих дам. Тебя толкают и задевают сотни грубых рук, жестких локтей. Молитва сбивается, комкается и рассыпается, как упавшая на каменный пол хрустальная ваза.

Случается, хожу среди толпы в окружении суетливого самодовольства. То и дело напарываюсь на холодную сталь чужих глаз. Нынче на виду нечто нагловатое, орущее, капризное. Только это не греет. Наоборот… Поэтому шарю глазами в толпе, ищу простую трудовую доброту. Она неброская. Она в тени, в тиши, в покое усталости. Но как приятно узнать, что это живет и действует, кормит, нянчит, растит… Как сразу окатывает теплом встреча с такими людьми.

Наконец, вижу наивные глаза на грубоватом лице, подхожу осторожно, чтобы не спугнуть, и говорю:

¾ Ну, что ты, брат, не горюй. Поверь, все будет хорошо.

¾ Ты и вправду так думаешь? ¾ спрашивает он, подняв грустные глаза.

¾ Конечно! Иначе и быть не может. Если остались еще на свете люди с грустными усталыми глазами.

¾ А что в этом такого? ¾ удивляется он.

¾ Ну, как же, неужели ты не понимаешь, что это настоящее. Здесь нет лжи. Нет лукавства. Но есть страждущее сердце, которое отторгает разрушение и грязь. Оно страдает в тесноте, оно плачет и требует ясности созидания. И находит. Со временем.

¾ Как ты хорошо сказал, ¾ он с волнением теребит ворот рубашки грубыми пальцами. ¾ Я тоже так думал, но словами сказать не получалось. Так говоришь, все будет хорошо?

¾ Да. Непременно, брат! Обязательно!

¾ Ты знаешь, я тебе верю, ¾ вздыхает он и кротко улыбается. ¾ Спасибо.

Мы прощаемся и расходимся. И каждому становится чуть лучше. А у меня возникает желание в Иисусову молитву вплести новое имя, если удается узнать, или «этого доброго человека». Хоть так…

…Однако, Вестник не оставляет меня без своего попечения. И среди людской толчеи то ли я сам, то ли сознание мое перемещается туда, где со времени деяний до наших дней живут дорогие нам и близкие Святые.

…Дверь гостиницы открывается, и на порог ступает воин. Его кожаные латы запылены, шляпа с широкими полями наполовину скрывает мужественное лицо, прочерчен­ное глубокими морщинами. Хозяин, прикорнувший от скуки за столом, открывает заплывшие глазки и с недоверием разглядывает посетителя. Воины ¾ народ особенный. Кто-то вином упивается, чтобы пригасить кровавые картинки прошлого, и дрыхнет потом сутками напролет. А кто-то и дебош не прочь устроить. Человек, привыкший проливать кровь, не очень-то высоко ценит и свою жизнь, и чужую. Нет, этот кажется спокойным. Да и седина вон из-под шляпы выбивается. Хотя с этим отродьем все равно поосторожней нужно.