Петров Александр - Восхождение

Девушка лет пятнадцати быстренько берет кусочек хлеба и кладет его в рот.

— Молодец! ¾ тише произносит громовержец.

— Нет, а чего ты хочешь! С нами только так и надо! ¾ комментирует мне на ухо Григорий.

У трапезной гуляет стадо беленьких козочек. Они бесстрашно тычутся мордоч­ками в наши ладони, у кого остались кусочки хлеба ¾ кормят их.

Часы показывают без десяти пять. Пора на вечернюю службу. Служба, размеренно набирая темп, вовлекает нас в свое таинственное действо. Словно по ступеням, поднимаемся выше и выше, отрываясь от земной суеты. Десятки монахов участвуют в службе. Их мощные голоса раздаются то с хоров, то от алтаря, то слева, то справа. Лица молодых монахов торжественны, они сосредо­точен­ны и отрешенны.

Вот они ¾ рядом, видны и слышны, но бесконечно далеки и недоступны нам. Они живут рядом с нами, ходят по земле, по которой ходим и мы, но вместе с тем они уже сейчас небожители и принадлежат не этому суетливому греховному миру, но чистым и высоким небесам. Не-бесам! Тем высотам, которые недоступны бесам, страстям и греху. Не-бесам! Возносясь каждый день на крыльях слова Божьего, эти молитвенники разрывают путы греха, повязавшие нас, и возносятся в горние выси и зрят нетварный свет, исходящий от Источника жизни и любви, Творца и Вседержителя.

Не стало вокруг никого и ничего, я стою у ворот, сверкающих золотом и каменьями, изливающими на меня свет и аромат райских садов. Стою перед воротами вечности один. Там за ними на Престоле в окружении сонмища святых и ангелов Он, бесконечно любящий меня, подлого отступника и грешника. Хочу войти в эти ворота. Всем сердцем рвусь туда, где Господь, сияющий во славе; Пресвятая Царица, материн­скими слезами умоляющая Его о нашем прощении; где мои любимые святые, которым возношу свои молитвы. Я стою перед воротами, за которые стремлюсь всей душой, но путь туда мне, падшему и грешному, закрыт. И плачу я, и молю Его и святых у престола Его, но нет мне туда входа. Не готов. Не достоин. Что ж, буду рыдать и стенать, молить и просить, пока жив. Господь бесконечно милостив, на это лишь надежда!

Кто-то, проходя мимо, толкает меня в плечо. Я снова оказываюсь в храме на земле. Оглядываюсь. Уже выставили несколько аналоев, и священники принимают исповедь. Сколько же времени прошло с начала службы? Гляжу на часы. Время подбирается к девяти. Странно, в городе я с трудом выстаиваю двухчасовую литургию, под конец у меня болит спина, ноги и голова. Грехи выходят, как говорят мои православные друзья. Здесь же четыре часа проносятся незаметно. Что здесь творится со временем? Оно, что здесь ¾ другое? Григорий, стоящий рядом, вертит головой и докладывает, что старца о.Илия не видно. Мы решили не торопиться на исповедь, подождать старца. Нашли Бориса и Андрея, и пошли на ужин.

Пока стоим в очереди на трапезу, из ворот выходит процессия Крестного хода. Мы присоединяемся. Монахи распевают молитвы, впереди несут фонари, иконы, кадило расточает ароматный дымок. Мы идем вдоль монастырских стен, останавли­ваемся напротив каждых ворот, и несущие крестят их иконами. Обходим весь монастырь и входим внутрь, сворачиваем к могилам Оптинских старцев, и здесь Крестный ход завершается молитвой к Святым старцам обители.

После ужина к нам подходит Саша, бывший до купания в святом источнике хулиганом. Григорий спрашивает его, готовится ли он к причастию. Мальчик отвечает, что еще не знает что это такое. Григорий рассказывает ему, что литургия ¾ это вершина богословия. История этого таинства восходит к Тайной Вечери. Говорит, что пока хоть в одном храме на земле служат литургию, жизнь будет продолжаться. Довольно красочно он объясняет мальчику, как во время литургии на хлеб и вино снисходит Святой Дух, и они чудесным образом преображаются в Тело и Кровь Христовы. Не образно, не символически — но реально! Юноша слушает внимательно, а после этого объяснения говорит, что, конечно, раз уж приехал, то будет причащаться обязательно, если его, конечно, допустят. Григорий почему-то уверенно говорит Саше, что его, Сашу, допустят обязательно. Только надо исповедоваться, и не формально, а горячо и искренне, будто уже сейчас идти на Страшный суд...

В храме, исповедников заметно поубавилось. Четверо иеромонахов принимают исповедь. Мы присаживаемся на освободившуюся лавочку.

Один за другим исповедники уходят от парчевых аналоев. Одни со счастливыми улыбками облегчения, другие ¾ с мокрыми от слез лицами. Я прочитываю Покаянный канон, Канон Ангелу хранителю. Вспоминаю и дописываю в хартию грехи. Наша очередь продвигается, и во мне начинает нарастать волнение. Много всего нужно мне выяснить, слишком серьезные вопросы терзают меня... Я сижу и все вписываю и вписываю свои грехи в листочек. Чтобы меньше осталось для ответа на мытарствах.