Игорь. Всю жизнь почему-то все смотрят и восторгаются только моим телом. Мясом… Холодцом, который скоро станет пищей могильных червей. Но почему никто ни разу не поинтересовался моей душой? Почему всем наплевать, что в ней? А ведь там столько всего! Иногда мне кажется, что меня понимала только мать. Хоть и она, конечно, умилялась ангельским личиком сыночка. Но она умела отрешиться от внешнего и обратить внимание на воспитание доброты, любви, уважения. Видимо, тогда она видела за кукольным личиком сына душевного урода с недоразвитыми органами души. И тогда принималась выращивать их, чтобы сын в конце концов научился верить, любить, прощать. Что еще? Плакать не от обиды и зависти, а над бедой другого человека.
После пятидесяти я как-то весь сразу посыпался. Будто попал в плен болезней. И вот сейчас… Сей… час! Когда я сижу один дома и пялюсь в этот ненавистный телеящик… Сей час… У меня болит поясница, в глаза будто песок насыпали, подташнивает, бросает то в озноб, то вдруг покрываюсь испариной. Сердце бьется неровно, то замирая от боли, то пускаясь в скач, а то грохочет, будто колокол, созывающий верующих на покаяние. Пока мне еще удается зачесывать волосы так, чтобы прикрыть залысины. Но они так быстро растут, что скоро все увидят мою плешь в её позорном матовом блеске. Итак, я превращаюсь в старого урода. Ни и пусть! Кто-то из великих как-то сказал, что самое большое искусство на земле − это умение достойно стареть. Иными словами, красиво загнивать… Старый я циник! Старый… Да.
А если старый, то почему до сих снова и снова вспоминаю эти синие грустные глаза случайной прохожей? Почему погладил костюм для завтрашней прогулки и свежую голубую сорочку из дорого бутика? Зачем проигрываю сценарий поведения на случай встречи с прекрасной незнакомкой? Да… Такие вот дела…
Марина. Сегодня всё было не так, как обычно. Павлик позвонил с работы и сказал, что задержится. А я собиралась на прогулку, словно на свидание. Надела новое с виду скромное платье от Givenchy, тщательно накрасилась, подновила маникюр, уложила феном волосы. И сердце стучало, как у девчонки на первом свидании. Хоть бы увидеть его…
Я ругала себя последними словами. Оправдывалась, как пай-девочка, застигнутая за воровством отцовских папирос. Волновалась, как начинающая актрисулька перед выходом в незнакомый огромный театральный зал. Одно точно − вела себя, как одержимая.
О, как трудно было идти медленным прогулочным шагом! Я считала шаги до того фонарного столба, где столкнулась вчера с ним. Пыталась успокоить дыхание, унять грохот сердца, который отдавался в ушах и даже в кончиках пальцев. Мои бордовые босоножки от Enzo Logana мелькали перед глазами предательски быстро, асфальт не хотел приостановить полёт подо мной, прохожие словно бежали стометровку, а птицы свистели отовсюду, как болельщики на стадионе.
И все же, когда моё боковое зрение узнало тот самый фонарный столб и его силуэт рядом… Когда подняла глаза и увидела его, меня окатила волна жара, и я со стыдом поняла, что покраснела… Он тоже стоял ни жив ни мертв и теребил в пуговицу пиджака. Мой взгляд неприлично долго задержался на темно-синем костюме, шелковом галстуке и сорочке − всё от Armani − и с трудом поднялся до уровня его лица. В голове прозвучали слова из песни Тухманова на стихи Ахматовой: «О, как ты красив, проклятый! А я не могу взлететь, Не могу взлететь, не могу. А с детства была крылатой», а потом как пророчество: «Было душно от жгучего света. А взгляды его − как лучи. Я только вздрогнула: этот, этот Может меня приручить!»
− Как приятно снова увидеть вас, − наконец прозвучал мягкий баритон, от которого у меня затеплилось под ложечкой и приятно отдалось в гортани.
− И мне так же приятно, − с великим трудом протянула я, глубоко вдыхая аромат его «Acqua di Gio» от того же Armani, и на всякий случай добавила: − как ни странно.
− Вы позволите на этот раз искупить свою вину и хотя бы немного проводить вас.
− Простите, о какой вине вы говорите?
− Как же, я случайно толкнул вас, за что прошу у вас прощения.
− Ах, это!.. Забудьте.
− Разрешите представиться − Игорь.
− Марина.
Игорь. Как я не оттягивал время, все-таки пришел на место вчерашнего столкновения с незнакомкой раньше, чем вчера. Стоял подобно своему соседу − фонарному столбу − и пытался унять сумасшедшую работу сердца. В голове звучала песня Тухманова на слова Гёте: «Сердце, сердце, что случилось? Что смутило жизнь твою? Жизнью новой ты забилось, Я тебя не узнаю».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу