Экономцев Игорь - Записки провинциального священника

— Добрый вечер, отец Иоанн, — сказала она. — Я вас ждала. Мне позвонили из епархиального управления и сообщили о вашем приезде. Позвольте представиться: староста прихода Елизавета Ивановна. Проходите, пожалуйста.

Благословения Елизавета Ивановна не попросила.

Я сделал шаг вперед... и тут произошло неожиданное: наши взгляды встретились вновь. На этот раз непредвиденным образом и для меня, и для нее. Она, конечно, ожидала, что мое внимание сразу же будет привлечено к интерьеру храма. Это было естественно, и естественно было ее желание увидеть мою реакцию. Не знаю, что меня заставило взглянуть на нее... Что-то заставило... Она находилась слева от меня, чуть-чуть впереди... И она не успела отвести глаз. Ее взгляд был острым, колючим, он полоснул меня как бритвой. Но главное было не в этом. В острие ее взгляда сконцентрировались все ее мысли, желания, вся ее жизнь, все существо... И все это оказалось раскрытым для меня. Я ее понял, и она это поняла. На какой-то миг она растерялась, не зная, как вести себя дальше: сделать вид, что ничего не произошло, и вновь надеть на себя благопристойную маску или... или, отбросив дурацкие приличия, предстать передо мною такой, как есть. В этом состоянии растерянности я оставил ее у входа.

В храме был полумрак. Не поворачиваясь к Елизавете Ивановне, я сказал:

— Зажгите, пожалуйста, свет.

Однако, прежде чем вспыхнуло паникадило, я с ужасом увидел, что в иконостасе почти не осталось икон. При электрическом свете стали видны грязные ржавые потеки на сводах и стенах. Краска живописи шелушилась и отходила клочьями. На полу храма стояли лужи.

— Что здесь происходит? — спросил я.

Тонкие напомаженные губы Елизаветы Ивановны растянулись в саркастической улыбке. Она, видимо, все-таки решила не валять дурака и предстать передо мною такой, как есть.

— Как вам известно, в храме полгода не было служб.

— И что из этого следует?

— Следует то, что вы видите, — с издевкой произнесла она.

— Почему вы, как староста, не позаботились своевременно починить кровлю?

— Денег не было, батюшка!

— Куда девались иконы из иконостаса?

— Похитили.

— Кто?

— Любопытные вопросы задаете. Откуда я знаю? Сбили ночью замок и похитили.

— Сторожа разве нет?

— Нет сторожа. Платить нечем.

— Судя по оставшимся иконам, это иконостас XVI века. Вы представляете ценность того, что похищено?

— Не представляю.

— Вы заявляли в милицию?

— Не заявляла.

— Почему?

— Церковь отделена от государства. Милиции нет никакого дела до того, что здесь происходит.

— Ошибаетесь! Речь идет о национальном достоянии. Понимаете? О национальном достоянии!

Елизавета Ивановна все прекрасно понимала. Она улыбалась нагло и снисходительно. Она чувствовала свою силу.

И тут у меня в буквальном смысле опустились руки. Положение было безвыходное. Приход явно доживал последние дни. Вернее, прихода уже не было. Он существовал лишь в бумагах епархиального управления.

Все было ясно как божий день. Никакой церковный староста, кто бы он ни был — верующий или воинствующий безбожник, — не будет рубить сук, на котором сидит. Благолепие дома Божия его может мало волновать, но разрушения храма он не допустит. И если в данном случае дело дошло до разрушения, значит, вопрос предрешен, значит, есть «мнение» и староста, повязанная с этим «мнением» (иначе она и не была бы старостой), стремится урвать последний кусок у Церкви путем откровенного разбоя и святотатства. Мой вопрос относительно милиции был более чем наивен. Какая тут милиция, если есть санкция свыше, если грабеж предусмотрен сценарием, авторы которого наверняка находятся в доле?

Я прошел в алтарь. Запрестольная икона, семисвечник, священные сосуды и священнические облачения были на месте.

— Ну как? — ехидно спросила Елизавета Ивановна.

— Слава Богу.

— Вы что, собираетесь служить?

— А зачем иначе я сюда приехал?

Елизавета Ивановна с неподдельным удивлением взглянула на меня.

— Рассчитывать на ваше сотрудничество в возобновлении богослужений, — сказал я, — видимо, бессмысленно.

Моя собеседница продолжала молча, с недоумением смотреть мне в глаза.

— Можно ли расценить ваше молчание как согласие с тем, что сотрудничество между нами невозможно?

— Мне это было ясно еще до вашего приезда сюда.

— Вот и прекрасно. Приходского совета при храме, нужно полагать, не существует?

— Почему же? Список двадцатки где-то есть...