Неизвестно - Сергеев Виктор. Луна за облаком

Потом же... Вышло как-то так... Ей казалось, что она люби­ла его сильнее, чем он ее. У нее естественнее проявлялись чувства, она была менее сдержанна. Ее любовь можно увидеть в каком-ни­будь пустяке, в малозначительном, ничтожном случае, во всем том, чему сам Григорий не придавал значения.

Она постоянно сталкивалась на строительных участках и в суб­подрядных организациях с мужчинами, которые на вешалке прини­мали от нее или подавали ей пальто, говорили приятные для нее слова о ее внешности и о том, как она одевалась. Всякий день вокруг нее звучал ручеек лести. А дома этот ручеек молчал...

В ее жизни все меньше оставалось места для радости. Григорий как бы уходил от нее и забирал эту радость с собой.

Они жили без детей, и это тоже мешало обоим и отдаляло их друг от друга.

— Знаешь, я стала раздражительной,— сказала она как-то.— Был бы ребенок, было бы все иначе.

— А что «иначе»?— возразил он. — Было бы хуже.

Но сам он далеко не был уверен в своих словах.

— Вон посмотри у соседей... у этих самых... как их? Из пятого дома. Один сын в колонии, другой не учится нигде, третий...

— Это зависит от родителей,— уверенно отпарировала Софья

«Может, она и права»,— думал Григорий, не раз потом вспоми­ная тот разговор.

Вечера у Сони оставались ничем не заполненными. А днем она снова встречала тех мужчин, которые не жалели приятных для нее слов и не скупились на внимание.

Она сказала Григорию об этом, сравнивая его с теми:

— Это настоящие мужчины, не то, что ты.

Трубин не придал значения этим ее словам, лишь усмехнулся:

— С чужими женами они все такие.

Много времени Софья проводила с соседями. На окраинной затравевшей улице, в маленьких, покосившихся от времени, домиках кто только не жил. Во дворах собаки и огороды. У ворот скамеечки. Вечера Софья высиживала на этих скамеечках с соседками.

К ним подходил пьяненький дядя Костя, машинист копра, с таким же пьяненьким помощником машиниста Ванюшкой Цыки- ным.

— Где напились-то, дядя Костя?— спрашивала его крановщица Груша.

— А, не спрашивай! Пили под забором, напротив магазина. А потом надоело. Я ему и говорю: «Чего мы тут сидим? Пойдем ко мне на белую скатерть!»

Все хохочут. Отпускать дядю Костю никому не хочется. Без не­го скучно.

Крановщица увидела у него в кармане горлышко бутылки.

— Водки-то много с собой прихватили?

— А, не спрашивай! Бутылка наполовину не полная.

Ванюшка не согласен:

— Врешь, бутылка наполовину полная!

Они перепираются какое-то время, пока оба не забывают, о чем и из-за чего заспорили. Дядя Костя ведет Цыкина в старый дом с двумя окнами на улицу. Одно окно всегда закрыто ставнями, а дру­гое всегда открыто и наличники у него покрашены в веселый голу­бой цвет.

На скамейку подсаживается мать бетонщика Славы Быховского.

— Мой-то вчера на бровях пришел. «Где ты шатался?»—спра­шиваю.— «Блудил»,— говорит. «Как блудил?» — «Дом не мог долго найти».— «Как же это тебя, Славка, угораздило?» — «А как,— гово­рит,— не угораздит, если все дома у нас, как один. Открыю воро­та. Шо такэ? Направо собака, налево забор. Где я? Выходит кто-то. Спрашиваю измененным голосом: «Где живет бетошцик Кыхов- ский?» Отвечают: «Рядом». Вот-так и шел домой. Во всех дворах говорят: «Рядом живет Быховский».

Соседки долго хохочут, переспрашивают старуху Быховскую, уточняя, что и как.

— Как его собаки не покусали,— говорит кто-то.

Разговор переходит на собак.

— А верно треплют, что маленькая собачка до старости щенок.

— И то.

— Я вот в огород выйду,— продолжает крановщица Груша,— а с той улицы лезет ко мне с лаем вот такусенькая лохматая со­бачонка. Свой двор весь облаяла и ко мне успевает.

— Два двора караулить хочет!

— Собаки, они ужасно понимающие. Вот у меня сын переехал с год как на новую квартиру и недавно пришел. Так что вы думае­те? Наш Руслан увидел его и от радости прыгал-прыгал, перевер­нулся и — хлоп на спину. Прямо ошалел. А мы думали, что он за­был его.

Разговор о собаках неожиданно обрывается потому, что слышна ругань. На пыльную дорогу выбегает собутыльник дяди Кости, а за ним и сам хозяин.

— С кем пьет, того и бьет,— говорит равнодушно Груша.

Цыкин оказывается легким на ногу, и дяде Косте ничего не ос­тается, как высказать свое заветное пожелание убегающему гостю:

— Видал бы я таких в белых тапочках в гробу!

— Вместе же работают... на одном копре. И скандалят.

— А ты думаешь, они помнят? Спроси завтра обоих — ничего не помнят. Еще скажут: не ври, баба.