Неизвестно - Сергеев Виктор. Луна за облаком

Григорий провожал ее вечером. Она показала на каменный дом: «Вот здесь мы жили недавно, а теперь надо еще идти дворами и еще улицей». Григорий вздохнул: «Жаль, что переехали. Мне бы было ближе». Она остановилась и сказала зло: «Не ходи тогда!» И быстро пошла, почти побежала. Он тоже разозлился: «Подумаешь!» Повер­нул домой.

Они ссорились и мирились, и все это было только лишь для то­го, чтобы сильнее понравиться друг другу, а внешне они порой ста­рались показать, что весьма легко могут прожить друг без друга.

Когда они были не одни, тогда она была совсем иной. Тогда ее выразительные глаза показывали и открывали многое, если не все из того, что скрывали в ее душе отчужденность и строгость, вынуж­денные теперь отступить перед приступом веселости. В такие часы она не давала ему никакого покоя. Не задумываясь, при всех дура­чилась с ним, щипала и щекотала его. Он не выдерживал, убегал от нее, а она смеялась над ним. Смеялась она много и говорила много и смело. Но опять-таки только не наедине с ним.

Они сидели как-то компанией в саду на скамейке, ждали кино. Кто-то из девчонок про Трубина сказал, а Софья ответила: «Ты на него не очень-то заглядывайся. Я никому его не отдам». И было не­похоже, что шутила.

Григорий провожал ее после кино. Ободренный словами «нико­му его не отдам», поцеловал ее, как она ни вырывалась. Неожидан­но для него она заплакала.

— Ну, что ты! Перестань!—просил он, не зная, как ее успо­коить. — Да перестань! Вот выдумала!

А она плакала с такой горькой безысходностью, что Григорий в лихорадочных поисках успокоительных слов не нашел ничего луч­шего, как сказать:

— Ну, что ты на меня^. Что ты обижаешься? Пусть я такой и такой... Но ведь и Сталин кого-то когда-то целовал!

Через несколько минут они оба хохотали.

Этот первый поцелуй для нее многое значил. Дикарство ее мед­ленно, но неотвратно подходило к концу. Его вытесняла любовь. Первая и, может, самая сильная любовь.

С чего у них началась любовь?

В один из вечеров Софья дежурила в тресте. Звонков ни отку­да не было, и она уже собиралась уходить, как в приемную заглянул Григорий Трубин.

— Что-нибудь с бетоном?— спросила она.

— Да нет. Просто так зашел. Ничего нового нет? Никаких про­исшествий?— Он покрутил пальцами и усмехнулся. — Ну нет, так нет. И Шайдарон не звонил?

— Нет. Хоть бы позвонил... Я что-то сомневаюсь...

— А что такое?

— Да опять с этим «Гидроспецфундаментстроем». На острове Долгом они ведут берегоукрепительные работы. Пятьдесят тысяч рублей взяли... А камень возят негабаритный, откосы не подготов­лены. В документах показывают четыре тысячи кубометров камня, а вывезли на самом деле тысячу. Врут прямо...

— Проверьте по путевым листам у шоферов. Если все свалят на геодезистов, не верьте... Путевой лист для вас закон.

Он постоял в нерешительности, не зная, то ли остаться, то ли уйти. Соня поддерживала разговор с ним, и он не мог так вот взять и сразу уйти, не дав ей выговориться. Незаметно для себя он втянул­ся в рааговор о старых кинокартинах, которые когда-то они смотре­ли, о книгах, когда-то прочитанных и ныне полузабытых. Поговори­ли об общих знакомых, о погоде... И вдруг оба почувствовали пока еще непонятную для них важность состоявшегося разговора.

Вот после того и началось у них сближение.

Как все это было понять, осмыслить? Что же это такое —взаим­ная симпатия, обыкновенное увлечение? А если любовь? Но почему чуть ли не год ничего не было между ними, а тут сразу?.. Почему много-много раз видел Трубин эти черные со смоляным накрапом волосы, этот «гоголевский профиль», слышал ее голос, встречал ее веселой, сердитой, задумчивой, и никогда не думал о ней больше, чем о других, никогда не выделял ее среди других? Но достаточно было одного разговора о берегоукрепительных работах на острове Долгом — и все сместилось со своих прежних понятий и представле­ний. все сдвинулось, произошла смена всего. Что же зрело у них в душах весь этот год? Что же им довелось выстрадать? И какие пер­воначальные силы пришли в движение? И какая нашлась еще си­ла — откуда она?— что привела в движение те первоначальные силы?

Почему теперь вся она стала для него совершенно не такой, ка­кой была еще недавно? Что случилось с ее губами, с ее глазами, с ее прической? Почему все это стало для него непонятно дорогим и волнует его?

Софья считала, что все решил случай. Если бы в тот вечер она не дежурила, не спросила его о «Гидроспецфундаментстрое»... Если бы ему не пришло в голову после кино зайти в контору... Наверное, она ошибалась. У нее не было времени подумать, как следует, да она и не искала объяснений невесть откуда взявшемуся чувству. До этого ли ей было? До поисков ли? Ее захватило таинство случивше­гося.