Эстер Сегаль: Шизофренияяяяяяяя

Я не обижаюсь – я давно уже привыкла.

Было время, когда я пыталась рассмотреть себя в зеркало (кстати, в зеркала я тоже не влезаю, и, чтобы поместиться полностью даже в самом большом из них, я должна отойти подальше) и понять, почему я так не нравлюсь людям.

Так и не поняла.

Я знаю, что я вся черная и складчатая – но разве это главное?

Давно уже я говорю по-английски и ношу английское имя, но когда-то я говорила по-французски, пока американские благотворители не вывезли меня из Руанды в Америку.

А по рождению я тутси. Когда-то нас было очень много, но почти всех нас убили, распотрошили, разрезали на куски.

Мою маму убили, и папу, и трех братиков, и сестричку.

А меня спасли добрые американцы: они кормили меня, покупали сарафаны и шорты, научили читать и пользоваться компьютером.

Если вы зайдете в гугл и поищите информацию о моей стране, вы прочтете, что уничтожение моего народа осуществлялось в пять раз быстрее, чем уничтожение евреев в гитлеровских концлагерях.

Но когда я рассказываю об этом людям, они говорят, что я сумасшедшая. И чтобы я убиралась. Чтобы быстрее шевелила своей черной жирной жопой.

Они думают, что мне от этого больно. Смешные, они понятия не имеют о том, что такое настоящая боль.

Когда моей маленькой сестре отрубали руки и ноги – вот ей тогда было больно.

А мне – ничего: я толстокожая, и моя жирная жопа не особо чувствительна к насмешкам.

Почему я такая толстая, я не знаю: остальные тутси, как мне помнится, были стройными.

Наверное, это потому, что я много пережила, и моя горечь осела в моих костях. И в мясе, и подкожном жире. Ем-то я не так уж и много, но много воспоминаний ношу с собой. Они и заставляют меня расползаться.

Иногда мне кажется, что если бы меня выслушали, если бы я могла пересказать то, что придавливает меня к земле невероятной тяжестью, если бы вся моя боль просочилась сквозь поры моей черной кожи и оросила траву, я бы похудела.

Но никто не хочет слушать. Считают, что я глупа, уродлива и все сочиняю.

Я вовсе не глупа – я закончила приютскую школу с хорошими оценками. Я работаю на фабрике – упаковщицей. Мы выпускаем пластиковую тару, и я засовываю ведра и контейнеры друг в друга и выпускаю их со склада, чтобы большие грузовики развезли их по магазинам.

В моей стране так же компактно утрамбовывали человеческие кости. Но когда я говорю об этом, мне никто не верит.

Я думаю, люди велят мне убираться не потому, что я толстая и некрасивая, а потому что во мне много правды, которая колет глаз и режет слух.

Во мне триста фунтов чистой правды, черной, как моя кожа, и соленой, как мой пот к концу рабочего дня на фабрике.

Но вы не видите правду, вы видите только мою необъятную колышущуюся жопу, которая затмевает для вас все остальное.

Что ж, я даже рада, что она такая большая. Тутси осталось так мало, что мы почти совсем уже не имеем никакого веса и значения. По крайней мере, жопа одной из нас весит много.

Машина пришла – пойду сдавать ведра.

Глава 39. Море

Я сижу у моря и пишу.

На самом деле, просто поразительно: я прожила в этом городе много лет и даже не подозревала, что здесь есть море.

А ведь оно совсем близко от моего дома – буквально рукой подать.

Я его сегодня разглядела в окно.

Подошла к подоконнику с лейкой полить цветы, подняла глаза – смотрю, а оно там: серо-зеленое по весне, с белыми барашками, как и полагается.

Барашки пасутся неровно, объедают редкие солнечные лучики – те из них, что не успели пожрать другие барашки, которые прикидываются облаками.

Их-то целые стада, и они крутобоки. Поэтому солнца еще так мало, и морю перепадает немного. Но оно и тому радо. А я вместе с ним – сижу себе на набережной, прямо у той черты, где каменное ограждение впивается в песок, и радуюсь.

Может быть, я и к воде еще подойду, и даже в воду зайду.

Правда, одета я не по погоде. Могу раздеться – но еще прохладно. Могу в костюме искупаться – но потом с него будет капать, а мне не хочется оставлять после себя лужи в подъезде.

А плавать – хочется. Потому что я впервые нашла море в моем городе, и этим надо воспользоваться, пока оно не спряталось от меня обратно.

Наверное, я сегодня сделала что-то хорошее, раз море мне открылось. Оно ведь просто так к себе людей не подпускает – только по заслугам.

Получается, что все, кто на берегу, хорошие?

А те, которые тонут, тоже хорошие?

Почему тонут тогда?

Я лично всегда боялась утонуть. А иногда мне кажется, что я уже тонула, и даже не один раз. И во сне я это видела неоднократно: будто море принимает меня, обнимает, а потом вставляет свои тонкие пальцы мне в ноздри и заполняет их целиком. И я начинаю задыхаться. И превращаться в изумрудную водоросль. А потом из меня делают морскую капусту и закатывают в консервные банки. А иногда суши делают и заворачивают в меня кусочки сырого лосося.