Стив Тольц - Части целого

Вечность

Я не замечал, как она росла. Из города это не было видно, ибо на вершине Фермерского холма высокой стеной стояли деревья с густыми кронами, но в субботу вечером все потянулись туда на открытие. На нас стоило посмотреть: мы бежали из города, словно по учебной пожарной тревоге, в которую никто не поверил. Люди, как обычно по привычке, не подшучивали друг над другом — в этот день царила совершенно иная атмосфера. Все мы жили предвкушением. Некоторые вообще понятия не имели, что такое обсерватория, а те, кто знал, испытывали законное волнение. Самая экзотичная вещь в захолустных городках — дим-сам[14] в китайских ресторанах. У нас было нечто иное.

И вот мы увидели ее — большой купол.

Все деревья в округе были спилены, потому что там, где работают телескопы, единственный лист на переросшей ветке способен затмить собой галактику. Обсерваторию покрасили в белый цвет, здание окантовали брусом сечением два на четыре дюйма и покрыли металлом. Про телескоп я знал совсем немного: он был длинным, толстым и белым, с простым сферическим зеркалом, во избежание смещений из-за вибрации стоял на отдельном прочном основании, обладал возможностью оптического приближения объекта, весил 250 фунтов, был направлен на десять градусов от Южного полюса, не мог смотреть вниз, в сторону женской раздевалки школьного спортивного зала, был накрыт стекловолоконным куполом и имел откидывающуюся на петлях стеклянную крышку. Идеей вращать телескоп при помощи моторов и таким образом получить возможность наблюдать другие участки Вселенной или пролет небесных тел пожертвовали в пользу мускульной силы.

Мы по очереди подходили к большому глазу.

Поднимались по небольшой приставной лесенке и прикладывались к окуляру. А когда время кончалось, спускались будто в трансе, загипнотизированные бесконечностью Вселенной. Это был мой самый странный вечер в том городке.

Подошла моя очередь. То, что я увидел, превзошло все мои ожидания: множество звезд — бледных, старых, желтоватых, светлых и жарких, молодых, голубых. Перед глазами вспыхивали крупинки и песчинки, сияющий газ и рассеянный звездный свет пронизывали темные волнистые спирали, и все это напоминало мои видения во время комы. Звезды — это пятнышки, подумал я. И люди — тоже пятнышки. Но тут же с сожалением понял: никто из нас не в состоянии осветить даже комнаты. Мы слишком малы, чтобы быть пятнышками.

Но я тем не менее вечер за вечером приходил к телескопу и изучал южное небо, пока мне не пришло в голову, что вглядываться в необъятность Вселенной — все равно что следить за ростом травы. Тогда я стал наблюдать за горожанами. Они молча поднимались на площадку, охватывали взглядом отдаленные пределы галактики, присвистывали, спускались на землю, курили и разговаривали. Их незнание астрономии позволяло перевести разговор на другие темы; это был один из тех случаев, когда отсутствие обычного бесполезного образования — скажем, неспособность назвать звезды — являлось огромным преимуществом. Важно не название звезд, а то, что они в себе заключают.

Люди начинали с удивительно сдержанных характеристик Вселенной: «Скажи, здоровая!» Но я полагаю, лаконичность эта была нарочитой. На самом деле они были переполнены благоговением и восхищением и, как увидевший сон человек, который проснулся и неподвижно лежит в постели, стараясь вернуть образы, не хотели ломать видение. Постепенно они начинали говорить, только не о звездах и не о своем месте в галактике.

— Надо больше времени проводить с сыном.

— Когда я был молодым, тоже любил смотреть на звезды.

— Меня не любят, я просто нравлюсь.

— Сам удивляюсь, почему я не хожу теперь в церковь.

— Дети получились другими, чем я ожидала. Что ли, выше…

— Хорошо бы нам с Кэрол куда-нибудь поехать, как в тот год, когда мы поженились.

— Надоело жить одному. От моей одежды разит.

— Хочу чего-нибудь достигнуть.

— Я стал лениться. Ничему не научился с тех пор, как окончил школу.

— Хочу посадить лимонное дерево. Не для себя, для детей. Лимоны — это будущее.

Слушать их было забавно. Непрерывная Вселенная заставила их взглянуть на себя если не с точки зрения вечности, то более открытым взглядом. В течение нескольких минут они чувствовали себя потрясенными, и внезапно я осознал, что с лихвой вознагражден за ущерб, нанесенный мне ящиком для предложений.

И еще их разговоры заставили задуматься и меня.

Как-то раз, возвратившись из обсерватории, я засиделся до полуночи в саду и, замерзая, с волнением размышлял о будущем семьи и о том, как спасти моих родных. К несчастью, банк идей оказался пуст. Я слишком часто из него черпал. К тому же как можно спасти умирающую мать, алкоголика отца и помешавшегося на насилии младшего брата? Волнение грозило язвой и заболеванием мочеиспускательного канала.