Стив Тольц - Части целого

Бездомный в сточной канаве проснулся и теперь переводил взгляд полуоткрытых глаз с меня на Анук. На его губах играла усталая улыбка, словно он хотел ей ответить, что слышал все эти теории раньше. Не исключено, так оно и было.

— И что ты намерена предпринять?

— Мы должны избавить людей от этой пагубной привычки, иначе всем придется расплачиваться.

— Мы?

— Да, Джаспер.

Я посмотрел на пьяного, чтобы убедиться, что не воображаю все происходящее. Хотел ли я помочь Анук с ее планами? Без сомнения, я мог руководить газетами и, ради хохмы, стряпать заголовки вроде «Эта газета запрещает свободное мышление». Бороться с пристрастием людей к новостям, публикуя скучные, сухие материалы, ограничивая радиовещание и сообщая о всяком положительном и банальном (бабушки разбивают новые скверы, футбольные звезды обедают со своими семьями). И ни в коем случае не допускать массовых убийц на «чертово колесо» знаменитостей.

Но мне вовсе не хотелось светиться. Сограждане все еще были способны проникнуться дикой яростью при одном упоминании имени моего отца и возненавидеть меня, что бы я ни предпринял. Моим единственным желанием было раствориться в толпе тех, кто не говорил по-английски, испытать аромат женщин в обтягивающих майках в самых разных городах мира. А Анук просила, чтобы я занялся ее средствами массовой информации!

— Анук, вот что я тебе скажу. Начинай-ка без меня. Я позвоню тебе через полгода — посмотрим, как пойдут у тебя дела. И может быть, я приду к тебе на помощь. Но это под большим вопросом.

У нее странно булькнуло в горле, она тяжело задышала. Глаза округлились. Я почувствовал слабость. Трудно идти по жизни, постоянно испытывая разочарования, но разочаровывать других — это тоже отнимает силы. Поэтому не следует отвечать на телефонные звонки и открывать дверь. Тогда не придется говорить «нет» тем, кто стоит по другую сторону.

— Хорошо, Джаспер. Но прежде чем ты уедешь, я хочу, чтобы ты сделал одну вещь.

— Какую?

— Напиши некролог на смерть отца, а я его опубликую в газете.

— Зачем? Это никому не интересно.

— Мне интересно. И тебе тоже. Понимаю, ты не позволяешь себе оплакивать отца. Он тебе сильно досаждал, но он тебя любил и сделал тебя таким, какой ты есть. Поэтому ты обязан ему и себе написать о нем. Не важно, лестное или оскорбительное. Только бы было правдой и шло от сердца, а не от ума.

— Ладно.

Мы снова сели в машину. Бездомный смотрел нам вслед, и его улыбающиеся глаза недвусмысленно говорили: он только что подслушал разговор людей, которые слишком серьезно относятся друг к другу.

«Мерседес» остановился у моего дома, но мы продолжали сидеть в машине не шевелясь.

— Неужели я не сумею убедить тебя хотя бы на несколько месяцев задержаться в Австралии?

Мне было очевидно: больше всего Анук хотела видеть рядом с собой дружеское лицо и теперь расстраивалась, что свое я увозил в Европу.

— Извини. Не могу.

Она кивнула и выписала мне чек на 25 тысяч долларов. Я был бесконечно благодарен, но не настолько, чтобы не пожалеть, что сумма не оказалась больше.

Мы поцеловались на прощание, и, глядя, как удаляется черный «мерседес», я почувствовал себя почти безутешным. Но по привычке собрался, отправился в банк и положил обозначенную на чеке сумму на свой счет. Теперь придется ждать три дня, прежде чем я сумею воспользоваться деньгами, чтобы купить билет на какой-нибудь рейс в один конец. Три дня казались мне очень большим сроком.

Дома я лег на диван и, уставившись в потолок, старался не думать о том, что на диванных подушках появились кошачьи волосы, которых вчера не было. Кошки в доме не водилось, и я не мог объяснить сего факта. Очередная бессмысленная и непостижимая загадка жизни.

Я шагнул в сон и не заснул. Попробовал призвать сон к себе, но из этого тоже ничего не получилось. Встал, выпил пару банок пива и снова улегся на диван. Мозг пытался ухватить и изъять из глубин сознания несколько хрупких образов, готовых тут же рассыпаться, если о них как следует задуматься. Вместо этого я стал думать о будущем. Через три дня я полечу на самолете в Европу, как когда-то мой отец и примерно в том же возрасте. Он тоже покидал Австралию после того, как умерли почти все, кого он знал. Иногда приходится идти по стопам родителей. Нельзя рассчитывать, что каждый чих, кашель или царапина — ваши собственные.

Примерно в полночь я начал работать над некрологом на смерть отца, который Анук собиралась напечатать в своей газете. Два дня смотрел в чистый лист бумаги, затем написал следующее: