Неизвестно - Юлов Юрий Фермер

Фатер Вильгельм посоветовал Марине позаниматься с Клаусом, зооморфом смешанного типа, который претендовал ныне на лидерство в зарослях Фермы. Доктор утверждал, что Клауса сумели прятать от ореойев как минимум два года, поэтому его интеллект был несравненно выше, чем у остальных. Клаус умел строить из веток некое подобие жилья, не боялся огня и был полиглотом: мог на примитивном уровне общаться не только со всеми остальными зооморфами, но и подражать голосам многих животных. Однако, доставленный в Клинику, он вел себя агрессивно по отношению к бывшей училке немецкого или затравленно рычал, когда рядом находился Туолини с дубинкой. Из человеческой речи от него удалось услышать лишь одно отрывистое слово, переводимое с языка островитян как что-то типа «твари, сволочи, животные». Особую агрессию у него вызывало появление Артура. Он даже делал в его сторону хватательные жесты когтистой рукой. Замкнутое пространство приводило Клауса в отчаяние, и после дежурного обследования вождя зооморфов также довелось отпустить. Появление Марины вызывало у оронао эрекцию, но только до тех пор, пока Марина не стала появлять­ся, держа в руках дубинку Туолини.

Доктор Шонер предупредил, что Клаус проходит период полового созревания (что, впрочем, было понятно и без него) и, возможно, вскоре мы станем свидетеля­ми создания на острове нового племени, где родители будут зверями, а дети - людь­ми. На эту тему была проведена пространная лекция, в которой Шонер сообщил, что попытается создать образец, который будет обладать интеллектом gomo veri­tas и звериной приспособляемостью к дикой природе. «Этот побочный результат позволит сделать мою работу достоянием широкой мировой общественности. Тарзаны и Маугли всегда интересовали публику. Я ставлю на Клауса. К тому же у него синусоида альфа имеет практически человеческую амплитуду».

Малахольная Амалия осталась при Клинике - она не хотела уходить в лес, од­нако занятия с ней были безрезультатны. Марина попыталась научить ее ходить, но Амалия, как это свойственно детям-ползункам, ненадолго изобразив стара­тельность, вновь становилась на мозолистые коленки и, жалобно скуля, смотрела на свою мучительницу. Попытки приучить Амалию одеваться также ни к чему не привели: она терпеливо морщилась, пока Марина ее облачала, но как только оставалась одна, яростно срывала с себя ненавистные тряпки. Хотя при похолода­нии прикрывалась ими же. Ее удалось научить лишь простейшим командам типа «сидеть, лежать, еда».

Мы с Артуром помогали фатеру Вильгельму, однако иногда проводились опе­рации, от которых Шонер меня освобождал или отводил роль неосведомленного помощника. Сам доктор объяснял это тем, что находится в поиске и поэтому не может достаточно четко сформулировать происходящее. Жеребцов иронически и отчасти завистливо называл нашу группу «конвульсиум», а нас «херурками», на что, кроме меня, внимания никто не обращал - остальные списывали на его косноязычность.

Пожалуй, один Валерка проявил свойственную ему наплевательскую неза­висимость. Он согласился выслеживать оронао, но отказался стрелять в них усы­пляющими уколами: «Я, доктор, уже двадцать лет бью только по мишеням». При этом идиотски рассмеялся, чем вызвал полное непонимание Шонера, который распорядился, что заниматься отловом Жеребцов будет вместе с Гюнтером под руководством последнего.

Зато Валерка подготовил несколько статей общего плана, которые в переводе Маринки были представлены фатеру Вильгельму. Шонер оценил профессиона­лизм Жеребцова и призвал его работать дальше, но тот неожиданно остыл к ин­теллектуальным занятиям и приступил к работе физической. Неплохо поладив с людьми из племени танайя, вместе с которыми расширял бункер, Валерка, несмот­ря на предостережения Шонера, частенько бывал на их территории и даже прини­мал участие в праздниках, сопровождавшихся обильными возлияниями местного напитка - кавы. Не гнушался и ритуальной раскраской, которую наносили ему туземцы. Вроде бы даже приженился. Впрочем, когда наступил сезон дождей, Валерка предпочел отсиживаться в «Хаймат», благо Кречинский через Гюнтера по общей просьбе доставил на остров телевизор со спутниковой антенной.

Нежелание быть летописцем Шонера Жеребцов объяснил так: «Не стоит. Не вижу перспективы. Это не кончится ничем хорошим, в лучшем случае - просто ничем. Деньги мне на острове не нужны: даст Бог день, даст и пищу». Причем ударение в слове «стоит» сделал на втором слоге.