Неизвестно - Жбанов Владимир Рыжий

— Ой, как высоко, как здорово! Хочется полететь! — Рита широко открыла глаза. Сергей пристально смотрел на неё. Она сейчас не думала о том, что за ней наблюдают. Страх и восторг овладели ею. Сергею казалось, что он теряет созна­ние от восхищения и любви к ней. И только страх, сильный страх, что он может потерять это создание, мешал ему полностью расслабиться. Он не желал верить, что у неё могли быть какие-то мужчины. Что вот так же кто-то мог целовать её и обнимать. «Нет, нет, она все придумала специально. Все рассказы о педагоге и студенте — её фантазии».

— Рита, я хочу, чтобы ты родила мне сына.

— Да, милый, да, — и огромные, как бусины жемчуга, слёзы медленно покати­лись по её щекам. Но Сергей их не видел. Он целовал её жадно, её пальчики, шея, волосы — всё было родным и близким.

— Ты очень ласковый и нежный, я даже не представляла тебя таким.

Рита гладила мозолистую ладонь Рыжего, изрезанную, шершавую, казалось, даже не гнущуюся.

— Ты знаешь, я, наверно, уйду от Валентина.

Они лежали на траве и смотрели в небо, уже холодное и по-осеннему прозрачно­синее.

— Мне его жаль. Ведь ему, наверное, больно смотреть на нас. Сам, своими руками отдал меня тебе. А ведь до последней минуты он верил, что я буду при­надлежать ему.

— Рита, — набрал в легкие побольше воздуха Сергей, — а ты . А ты и в са­мом деле... Ну... Короче, у вас ничего не было?

— Было. А тебя это очень волнует? — она засмеялась. — И это меня спра­шивает человек, трижды женатый, не говоря уж о прочем? — Она продолжала смеяться. — Нет, конечно, я вообще очень серьёзная девушка. И после Максима я действительно была затворницей. Мой «первый учитель» слишком много мне преподал. Поэтому ли, нет ли, но я стараюсь видеть главное. А разменивать себя... Пожалуй, я стала бы себя ненавидеть. Хотя. Я очень сексуальная, ты меня ещё совсем не знаешь. — И она набросилась на Сергея с такой силой, что он чуть не проглотил окурок.

— А ты пробовал встречаться с кем-то серьезно после третьего развода? — от­дышавшись, спросила Рита.

— Пробовал, — Сергей швырнул окурок, полетевший, как пуля со смещенным центром. — Пробовал. С Маринкой пробовал. С ней было легко, все легко, по­нимаешь? — Рыжий вскочил. Лицо его стало красным, желваки ходили ходуном, он рывком раскрыл сумку, выхватил оттуда бутылку и сделал несколько жадных глотков.

Рита ошеломленно протянула ему бутерброд.

— Спасибо, — Рыжего передернуло от резкости алкоголя, попавшего в желу­док. — Я ведь как начал рассуждать: моих жен не устраивал мой образ жизни, я начинал водить их с собой, они с удовольствием участвовали во всем, а утром, с похмелья, начиналось такое. Короче, не захотел я себя под них подстраивать.

— Сереж, что значит подстраиваться? Ты же любишь человека, тогда как же можно не хотеть быть с ним, а если твоей любимой действительно невыносимо терпеть то, что претит ее сознанию и душе. Разве ты. Ты стал, как наркоман, скрывать свою вторую жизнь?

— Да, Рита, я не мог обходиться без этих «свалок», а Маринка лихо вписалась. Кроме того, она стала «хозяйкой», она всем руководила в мастерской. Ребята тог­да прозвали ее «Зондершей».

— Как это? — Рита удивленно распахнула глаза.

— Ну, например, — со смущением начал рассказ Рыжий, — начинаем бабки собирать на водку, у кого сколько есть, а она контролирует. Да так метко — лю­бого, кто заныкивал, раскалывала. Ее уважали и боялись одновременно. Забавно было. Все играли в это. А потом она стала меня доставать.

— Мне трудно разбираться в жаргонных выражениях. Прости, но чтобы все можно было понимать верно, Сережа, постарайся говорить по-русски. Только не обижайся, пожалуйста.

— Да ты что, конечно. Как-то Марина предложила мне прокатиться в приго­род. Ну, собрала она того-сего, и поехали. Приезжаем в какие-то Рыбцы. Мест­ность поганенькая, прямо скажем: ни леса, ни речки — сплошные поля кругом. Смотрю я на Маринку и думаю: «Не похоже на нее это. Что-то тут не так». А она мне говорит: «Здесь баба святая живет, кого перекрестит, тому и счастье. Давай сходим». Налила мне водки щедро, я и окосел, раздухарился. Пошли. Заходим в хату, мне показалось, что там как в больнице. Маринка ведёт себя так, как будто не раз тут бывала. У телевизора старуха сидит. Я представился, а она мне: «Коля, а ты че не побрился?» Короче, тетка это Маринкина была. Душевнобольная. Так ей денежки были нужны, чтоб, значит, к больной тетке прописаться, а когда та ласты склеит, ой, прости, помрет, хату эту получить, чтоб потом на квартиру об­менять. Вот тебе и сделка. — Сергей замолчал. Сделал два шага, потом присел и внезапно спросил: