Горшков Александр - Надежда и Вера

– Видели, госпожа Смагина? – следователь кивнул в сторону приоткрытого окна, куда доносились эти выкрики. – Это по вашу душеньку. Народ жаждет отмщения, расправы над вами. Показательного суда требует, а некоторые – даже показательной смертной казни. Просят поставить вас посреди улицы, разогнать машину и на полной скорости сбить вас, чтобы вы узнали, почувствовали на своей шкуре то, что испытали детишки вместе со своей воспитательницей, когда вы проехались по ним.

– Моя.., – начала было Надежда, хотев сказать: «Моя сестра не виновата», но тут же осеклась, вспомнив, что взяла на себя ее роль.

– Что «моя»? – по-своему понял следователь. – Моя твоя не понимай? Так что ли? Суд все разъяснит, объяснит, все докажет и поставит жирную точку. Как поют ваши будущие сокамерницы, «недолго музыка играла, недолго фраер танцевал». Никто не даст вам избавленья: ни Бог, ни царь и ни герой. И папаша не поможет. В последнее время внимание к таким ярким, популярным особам, как вы, и таким делишкам, которыми вы занимаетесь, особое. Кончилось время, когда «мажорам»[11] все сходило с рук. Пресса большой шум подняла, теперь ничем не откупитесь и ничего не спрячете. Судебный процесс будет широко освещаться. Звездой станете, Вера Павловна Смагина! Даже не звездой, а звездищей! А потом «зазвездите» по приговору суда на несколько лет к таким же преступницам.

– Преступницей будете меня называть, когда докажет суд и огласит этот свой приговор, – спокойно остановила его Надежда.

– Ишь, какие мы грамотные, – рассмеялся следователь. – «Когда докажет суд». Уже все доказано! Несколько дней – и дело передаем в суд. Я надеюсь на ваше благоразумие, что не будете отрицать бесспорные факты и поможете нам установить некоторые детали, как, например, как к вам в руки, а потом в организм попал новейший психотропный препарат. Где вы его взяли? Кто помог достать? Каналы, имена – нас интересует все. Упираться с вашей стороны – лишь отягчать и без того тяжелую участь. Поможете – суд, будем надеяться, учтет ваше искреннее желание помочь следствию.

– Мне не в чем признаваться, – спокойно повторила Надежда. – Коль считаете, что все доказано – можете судить меня по всей строгости закона. А коль доказательств мало – значит, ваше следствие необъективно.

– Упираться не в ваших интересах, госпожа Смагина, – следователь устало зевнул, прикрыв рот лежащей перед ним раскрытой папкой. – У нас доказательств относительно вашей вины больше, чем достаточно. А если врачам не удастся спасти жизнь воспитательницы, которая бросилась наперерез вашему безумству, то ваше дело будет иметь еще более печальные последствия. Так-то вот… Молите Бога, чтобы воспитательница осталась живой. Хотя я забыл: вы и в Бога-то не верите. Только в деньги да всемогущество своего любезного папаши. Только ничто не поможет: ни папаша, ни его деньги.

– А Бог поможет, – Надежда сохраняла полное спокойствие и не пыталась оправдываться.

– И давно вы в Него поверили? – усмехнулся следователь. – Иль как в той пословице: «Гром не грянет – мужик не перекрестится»? Поздно, Вера Павловна, поздно: и креститься, и молиться, и гордиться.

– Молиться никогда не поздно. И никому.

– Что ж, приятной молитвы вам, госпожа Смагина!

И следователь вызвал конвой, чтобы препроводить арестованную в приготовленную для нее камеру предварительного заключения.

Надежда присела на краешек деревянного щита, служившего койкой, а потом, посидев немного, прилегла, поджав ноги. Смотреть было не на что: четыре стены, окрашенные серой краской, тусклая лампочка под самым потолком, маленькое зарешеченное окошко, соседка, сидящая напротив и уставившаяся на свою временную сокамерницу тупым, ничего не выражающим взглядом. На вид ей было лет тридцать, хотя можно было дать и все пятьдесят: испитое лицо, наколки на плечах и спине, наколки на голенях и бедрах. Судя по всему, эта женщина была здесь не впервой: она развалилась на арестантской койке, вальяжно закинув ногу на ногу и лениво почесывая давно немытые сальные волосы.

– Ну и как тебе после барской постели? – сквозь зубы просила она Надежду, не изменив позы и даже не повернувшись в ее сторону.

Надежда ничего не ответила. Ей хотелось снова к себе, в монастырь, где уже все было родным, знакомым. Она закрыла глаза и попыталась представить себе, чем занимаются сестры: одни стоят в храме на службе, другие несут послушание… Интересно, а как там Вера? Как она чувствует себя в новой для себя обстановке? Кем? Прежней Верой или же что-то произошло в ее душе, проснулось к новой жизни?