Горшков Александр - Кавказская Голгофа

Тогда же впервые заговорили о новом виде «чеченского бизнеса»: работорговле. В республике организованно действовали сразу несколько групп профессиональных похитителей, которые «охотились» главным образом на влиятельных бизнесменов и их детей, иностранцев, журналистов. Позже, с началом боевых действий, к их жертвам добавятся военнослужащие: офицеры и простые солдаты. Удерживая их в неимоверных условиях плена – чаще всего в специально вырытых для этого землянках и бункерах с металлическими люками и решетками – и подвергая там нечеловеческим пыткам, похитители требовали от родственников выкуп.

Бандиты часто снимали страдания своих узников на видеокамеру, а пленку переправляли их близким, чтобы те были «покладистее». Нередко похитители совершали дерзкие нападения на состоятельных соотечественников и иностранцев с целью их последующего обмена на собратьев-уголовников, отбывавших срок заключения в российских тюрьмах. Наиболее громкие похищения использовались бандитами для политического шантажа и давления на общественность. К началу второго этапа кавказской войны в 1999 году в чеченском рабстве, по разным сведениям, насильственно удерживалось более полутора тысяч пленников. Православные священники станут последними жертвами похитителей.

Изгои

Изгоями объявлялись не только русские, но и украинцы, армяне, евреи, дагестанцы – все, кто не хотел признавать диктаторского режима генерала Дудаева. На центральной площади Грозного болталась тряпка-призыв: «Русские – в Рязань, армяне – в Еревань, ингуши – в Назрань!» Перед надвигавшейся трагедией люди потянулись к Богу, уповая на Его защиту и милость. Грозненский храм святого Архистратига Михаила был забит до отказа. Даже в вечернее время, когда выходить из дома стало чрезвычайно опасно, люди шли в храм на молитву. Шли верующие и неверующие, вчерашние коммунисты и беспартийные, старики и дети. Военнослужащие и работники милиции заходили в храм, снимая форменные фуражки, истово крестясь на святые образа и, постояв немного, решительным шагом выходили на улицу, где уже слышались ружейные и автоматные выстрелы.

Из Грозного все больше и больше людей стало приезжать и в «Слепцовку»: просить Батюшкиного благословения и святых молитв на переезд в безопасные места. Уезжали и сами станичники. На заборах и воротах казачьих дворов сплошь и рядом можно было видеть лаконичную надпись: «Продается».

Вот вместе с батюшкой из маленькой комнатки выходит уже немолодая женщина, вся в слезах. Низко кланяется отцу Петру в ноги и на прощание просит его благословения и святых молитв: она тоже покидает родную станицу и родной храм. Видно, как тяжело обоим это расставание. Не успела она отойти от Батюшки, как к нему тут же подошел еще один прихожанин – с той же просьбой...

«Таня, Таня! – расстроенным голосом зовет отец Петр сестру. – Ну вот, смотри, еще один собрался уезжать...»

«А на кого же вы оставляете нас?» – спрашивал отец Петр, которому было мучительно больно расставаться с близкими и дорогими людьми. Он ставил этот фактически безответный вопрос, прекрасно понимая, что люди спасают свои семьи, детей и родных от смерти. Многие предлагали батюшке покинуть этот взрывоопасный край и уехать с ними, где тоже были православные храмы.

«Я, наивная, – рассказывает Елена Михайловна Турина, – говорю: «Батюшка, поехали с нами, в нашем селе тоже есть храм, будете служить, наших земляков там много». А он ответил так: «Мне нельзя! Капитан покидает свое тонущее судно последним. У меня еще есть прихожане: на кого я их оставлю?»«

И благословлял на переезд других, оставаясь сам в своем «соборике» на великий подвиг. Для каждого из уезжавших Батюшка находил теплое слово утешения, обещая не забывать в своих молитвах.

Духовная связь с паствой, оказавшейся в изгнании и вынужденной эмиграции, с этого момента продолжилась в письмах отца Петра. Писал он их постоянно и много, несмотря на занятость и нездоровье. Если болезнь все же одолевала, то Батюшка диктовал их через помощников. Часто печатал на старенькой портативной машинке, реже – писал собственной рукой, только в крайних случаях, когда дело не требовало отлагательства. Бывало, что отец Петр брался писать письмо, но откладывал недописанную фразу на другой день, а потом вновь возвращался к ней. Так на одно письмо уходило несколько дней, но в любом случае никогда не оставлял безответными письма людей. Отвечая на конкретные вопросы, всегда интересовался житейскими делами своих чад, радовался их успехам и соболезновал горю. Не забывал он даже маленьких детей.