Татьяна Харитонова: Розовый слон

Первой заплакала Марина. Заплакала как-то резко, вдруг. Слезы ручьем полились по щекам. Виталик заорал следом, громко, никого не стесняясь. Они никогда так не плакали, дружно, в голос. Ну, может только в далеком детстве, когда лежали в пеленках, слабые и беспомощные. Мама была далеко, на кухне, и они чувствовали свое вселенское одиночество. Мама приходила, и все становилось на свои места. Теплые руки, молоко, сухие пеленки. Здесь мама была рядом, и ничего не исправить. Ни-че-го.

Они брели по темным улицам маленького провинциального городка, как два старичка, сгорбленные и понурые и несли осколки разбившейся мечты о розовом слоне.

Серый медвежонок

Люся шла по улице. Теплый сентябрьский вечер – лето не лето, осень не осень. Она любила это теплое межсезонье, старалась не пропустить, не проглядеть осень. А она приближалась как-то незаметно, и вместе с тем – очевидно. Вчера на березе пару золотистых листочков, а сегодня целая ветка покрылась позолотой. Трава уставала с каждым днем все больше. Такими были глаза у женщин вечером, когда они возвращались с работы. Глаза – пожухлая трава. Глаза без надежды на Чудо. Так нельзя. А как? Люся придумала способ. Вернее, до нее этот способ открыли миллионы. Но мы ведь часто учимся на своих ошибках и велосипеды мы изобретаем свои собственные. Люся придумала себе игру – каждое утро по дороге домой открывать Чудо. Она жадно всматривалась во все, что окружало, и обязательно находила. На роль Чуда могло претендовать что угодно, она никогда не знала заранее, что это будет. От этого было тепло и ясно на душе. Причем, Чудом мог быть дождь, поколачивающий мокрыми пальчиками по Люсиному зонтику, клумба с бархатцами, старушка с котом в корзинке, мальчишка на велосипеде, надувающий пузыри из жевательной резинки. Люся посмотрела на себя со стороны. Она умела иногда. Проверила спину – ровная. Улыбка, даже нет, скорее готовность улыбнуться. Взгляд чуть скользящий по лицам прохожих. Все в порядке. Она готова.

– Чудо! Ты где?

Впереди мальчишки лет пятнадцати, подростки. Громко смеются. Внутренне сжалась. Слишком громко смеются. Люся замедлила шаг. Догонять не хотелось. А они, как назло, идут медленно. Один метнулся в кусты у тротуара, наклонился и вынырнул с большим плюшевым медведем без двух лап – верхней и нижней. На мишке были надеты трусы и майка. То ли упал с балкона, то ли выбросили инвалида за ненадобностью. Громкий хохот – и вот мишка превратился в футбольный мяч. Четыре пары кроссовок стали пинать его серые бока, оставшиеся лапы, добродушную плюшевую морду с изумленными глазами-пуговками. Люся содрогнулась от боли. Сама не понимая, что делает, метнулась к мальчишкам.

– Отдайте, отдайте его мне!

– Ты чего, тетенька?

– На фиг? На фиг он тебе сдался?

– Отдайте! Это мой! – сказала, и сама поверила в эту глупость.

– Как же? Ваш? Он в кустах валялся. – Рюкзак на спине отвернувшегося мальчишки оскалился жуткой улыбкой какого-то чудовища, и мальчишка в очередной раз отфутболил мишку приятелю. Люся метнулась следом, крикнула каким-то чужим, жестким голосом:

– Да говорю вам – мой! Отдайте!

Мальчишки растерялись от такого напора, да и плюшевая игрушка, да еще без лап, не очень была им нужна.

Люся взяла медвежонка на руки, как ребенка, прижала к себе.

Мальчишки удивленно посмотрели и пошли дальше, громко смеясь. А Люся стояла на тротуаре с Мишкой на руках. Он смотрел на нее, и, казалось, благодарно улыбался. Пушистая серая мордашка была абсолютно живой. Так бывало, Люся рассматривала игрушки на прилавках магазинов. У них были дежурные физиономии, ну, как лица у бюрократов. То есть, лица – ни о чем. Вежливое внимание игрушек в магазине, на… как назвать? Лицах, мордах? Что у игрушек? Мордашки? Пусть будет на мордашках. Ласково и необидно. Но вот, поживет такая игрушка с ребенком месяц, второй, третий. И у нее появляется характер. Если хозяин у Белки или Зайца шалун-экспериментатор, то от их мордашек ждать умиротворенной улыбки вряд ли уместно. Выражение у Белки или Зайца будет загадочно-вопросительным.

– Что еще там выкинет Хозяин? Со шкафа сбросит с зонтиком вместо парашюта? Или в ванной с холодной водой усадит в тазик и заставит грести ложками вместо весел.

У этого Мишки-горемыки мордашка была грустной и всепонимающей. Конечно, двух лап лишился, бедолага. Хотя забота прежнего хозяина налицо. Трусы в горошек, явно хозяйские, и майка, правда, чуть великовата, размера на два.