Александр Петров - Царский телохранитель

Иван снова и снова терзал себя вопросами. Как же эти столичные офицеры могут совмещать в душе отчаянную храбрость и готовность пожертвовать жизнью «за Бога, Царя и Отечество» с неверием, насмешками над Государем, пьянством и разгулом? Из поколения в поколение мужчины высшего столичного света почитают за великую честь служить в гвардейских частях. Более того, из своего состояния платят огромные деньги на содержание военной формы…

Ну, если такие знатные, да богатые, то сидели бы в курортах, ездили бы по парижам и венециям — так нет! Идут в службу, чтобы рисковать жизнью за Отечество, с великой охотой на войну выступают, просятся на Кавказ, где дикие абреки из кустов и ущелий нападают и жестоко расправляются с русскими военными. Помнится, отец Георгий и родители твердили Ване, что отступничество от веры отцов, предательство Божиего Помазанника Господь покарает… Но этих лихих гуляк, высокомерно насмехающихся над Царем-батюшкой, ничто не берет, им как с гуся вода. Так может Бог для этих служивых делает исключение? Значит можно вот так и жизнь свою положить за Государя и по-родственному, по-семейному насмехаться над ним? Значит можно стоять в храме Божием и обсуждать подробности ночного загула во время священной Литургии — и ничего! Значит, можно?.. Может быть, Господь их всегдашнюю готовность умереть на поле боя принимает за проявление какой-то особой верности, доблести, жертвенности?..

Наконец, на смену затяжной зиме, пришла весна — и в настроении гвардейцев появилось радостное возбуждение: скоро, скоро в лагеря! Только первое молодецкое веселье в лагерях изрядно подпортила погодка: зарядили мелкие дожди с туманами. В намокших палатках чинов и офицерских бараках печки отсутствовали, поэтому служивые грелись беготней на полевых учениях и водкой. Больше всего упражнялись в стрельбе. Иван, когда в первый раз лег животом на мокрый соломенный мат, едва сумел разглядеть в тумане мишень в шестистах шагах. Сзади ходил злющий похмельный поручик и учил правильно лежать, наводить мушку на цель в прорезь прицела, задерживать дыхание… Иван выстрелил первый раз и услышал вопль над ухом:

— Ты почему, такой-рассякой, не целишься как я учил? Думаешь, я позволю тебе патроны зря тратить?

Но тут сигнальный у мишени замахал флажком и прокричал:

— Девятка!

— А ну давай еще три выстрела! — чуть спокойней гаркнул поручик.

Иван, не целясь, «на вскидку» выпустил одну за другой три пули.

— Десятка и две девятки! — крикнул сигнальщик.

— А ты, братец, случайно не колдун? — оторопело выдохнул поручик.

— Никак нет, — ответил Иван, — просто охотник, стреляю сызмальства. А на охоте изготавливаться да целиться некогда, там у тебя только миг — или ты медведя в сердце, или он тебя когтями насмерть раздерет. Руки сами направляют винтовку и сами стреляют.

— Молодец, Стрельцов, — только и сказал повеселевший поручик.

Полевые учения давались Ивану на удивление легко. Когда сослуживцы ругались во время марш-бросков под дождем, он оставался дружелюбным, чувствовал легкое радостное возбуждение. Не пугали его и ночные походы по болотам — он легко ориентировался по звездам, по расположению веток на дереве — помогало ему охотничье чутьё. С интересом осваивал он стрельбу из новомодного пулемета и офицерского револьвера, даже научился управлять американской мотоциклеткой и немецким велосипедом, даже в английский футбол поиграл в охотку.

В августе Семеновский полк на гвардейских состязаниях «выбил» императорский приз. На вручение обещал приехать Государь, для чего на Военном поле выстроили полк, начищенный, сверкающий. Лишь на излучине Красносельской дороги появилась кавалькада автомобилей, командир полка скомандовал «на караул!», как грянул гимн «Боже, Царя храни». Государь в полковой форме стал обходить строй. Чины замерли, вытянули шеи, офицеры по своей досадной привычке принялись шепотом обсуждать поведение Царя: почему он вглядывается в лица нижних чинов, а Свиту и офицеров почти не замечает, да и выправка у него не та, мундир сидит мешковато, без особого гвардейского шика… Только за десять сажень замолкли. Иван разглядывал Государя с благоговейным страхом, как святой лик праздничный иконы в храме. Лучи вечернего солнца создавали над царственным челом тёплое сияние, звук его приятного голоса проникал глубоко внутрь. Увидев Ивана, Государь остановился и с видимым удовольствием стал его рассматривать.