Санин Евгений - Око за око

— Не знаю!.. — пожал плечами Эвбулид. — Ваш Тиберий, вызывая добровольцев, так горячо говорил по-эллински перед нашим отрядом, что ноги сами вынесли меня к нему!

— Это могло плохо кончиться для тебя! — заметил Квинт.— Особенно после того, как часовые заметили нас и подняли шум...

— ... и мы пошли небольшой горсткой на открытый штурм! — подхватил Эвбулид.

— Честно скажу тебе, такого я больше не видел ни в одном бою! Туловища без голов, головы без туловищ... ошпаренные горящей смолой рожи со сваренными глазами! А сверху — копья, пики, стрелы, раскаленный мелкий песок, который продирает до самых костей!.. Не хотел бы я, — передернул плечами римлянин, — чтобы такое приснилось мне, не то что увиделось бы еще!

Он сам, не дожидаясь повара, наполнил до краев свой кубок и выпил его единым залпом. Заново переживая ту страшную ночь, Эвбулид последовал его примеру.

— Мало кому из счастливчиков удалось увидеть вершину стены! — вздохнул он.

Квинт стукнул дном кубка по столику:

— Но мы-то с тобой увидели! И отвоевали у проклятых пунов башню! А все — Тиберий!

— Да, он первый, подавая пример, перешел по перекинутой доске над пропастью... Как было отставать от этого совсем еще юноши?

— Выпьем за него, дружище!

— За Тиберия Гракха! — охотно поднял кружку захмелевший Эвбулид.

— За Сципиона Эмилиана!

— За Сципиона!

— За...

— ... тебя, Квинт! — воскликнул, перебивая гостя, Эвбулид.

— Спасибо, дружище.

— Судя по твоим дорогим одеждам — ты скоро выбьешься в сенаторы? Знал ли я, спасая на карфагенской стене простого центуриона, что дарю Риму его будущего сенатора?

— Увы! — вздохнул Квинт. — Я только лишь всадник, хотя, поверь, это немалая и уважаемая должность по нынешним временам. После войны с Коринфом я накопил четыреста тысяч сестерциев, необходимых для того, чтобы попасть в это второе сословие Рима, и теперь вот, — приподнял он край тоги, показывая узкую пурпурную полоску на тунике. — Эта полоса, да еще право носить на пальце золотое кольцо. А в сенат мне не пробиться. Эта должность предназначена с пеленок только самым знатным — таким, как Сципион или Гракх. Отец старается провести на высшую должность сына, дядя — племянника, дед — внука, брат — брата. Что им какой-то Квинт Пропорций?

— Не какой-то, а самый благородный и храбрый квирит! — ревниво поправил Эвбулид. — И если ты мне возразишь, то я... убью тебя!

— Эх, дружище! Даже трижды благородному и храброму всаднику доступ в сенат закрыт уже потому, что мы, всадники, занимаемся ростовщичеством и ведем крупную торговлю. А это ка-те-го-ри-чес-ки запрещено отцам-сенаторам! Так что лишь какое-то чудо, величайшая заслуга перед отечеством может помочь мне пробиться в сенат и заслужить право оставить потомкам свое почетное восковое изображение...

— И это чудо произойдет! — воскликнул Эвбулид. — Я прошу об этом гору и землю!

— Да будут твои слова услышаны всеми небесными и подземными богами!

— Я пью за твою новую тунику с широкой пурпурной полосой!

— А я за процветание твоей мельницы! Кстати, надеюсь, она уже работает?

— Еще как, Квинт! Армен говорит, что мука выходит из-под жерновов легче пуха! А все ты, Квинт. Все благодаря тебе!

— Какие могут быть счеты между старыми друзьями! — упрекнул Эвбулида гость. — Я же говорил, что эта мельница принесет тебе немалый доход. И девять оболов на мину1 с того, что ты получил от меня, покажутся тебе сущей безделицей!

— Как девять?! — не понял Эвбулид. — Ты шутишь, Квинт?..

— Дружище!

Римлянин поднес ко рту остатки угря, шумно захрустел солью.

— Мы теперь с тобой деловые люди, — не переставая жевать, пояснил он. — К тому же старые друзья. У тебя сегодня радость — заработала мельница. А у меня — несчастье. Брат сообщил, что пираты захватили две триеры, которые везли из Александрии наш товар. Если бы не это, конечно, я назначил бы тебе шесть оболов на мину, как делают у вас в Афинах, и, поверь, даже еще меньше. Но теперь не могу.

«Вот она, месть Гермеса!» — быстро трезвея, подумал Эвбулид. Он проглотил комок в горле и с трудом сказал:

— Хорошо, Квинт. Твое несчастье — это мое несчастье. Как говорим мы, эллины, только больная душа может быть глухой к чужой беде. Кому, как не нам, старым друзьям, выручать друг друга? Девять оболов, так девять... Хотя теперь мне, конечно, куда труднее будет выбраться из нищеты!

— Ну, это уже твои заботы, — нахмурился Квинт. — Мне по горло хватает и своих. Да, надеюсь, тот облезлый раб, которого я у тебя видел, не из тех, кого ты купил сегодня?