Па Марго - Марго Па

И все же Вика вернулась домой – переждать.

Они шли вдоль поля ведьм – того самого, о котором она писала. Прогуляться теперь можно было лишь до середины, дальше начинался забор с небрежно прибитой табличкой. На ней размашистыми буквами ярко–оранжевой краской – название строительной организации. Вика с ужасом наблюдала, как огромное поле, где они играли детьми, где происходили исторические события – сожжение ведьм, быстро и без сожаления застраивалось элитными домами. Это похоже на вторжение, на войну, на смерть, на то, что уже никогда не изменить, не зачеркнуть и не переписать заново.

– Уже больше года строят. Говорят, всё поле отдали под застройку, и скоро мы его потеряем, – печально отозвался Гоша на ее мысли.

Глядя на умирающее поле, Вика впервые вдруг четко осознала, что слова преданность и предательство однокоренные. Она была преданна прошлому больше этих людей, которые уничтожали поле. Она помнила все, и вина ее становилась безысходной, неизлечимой. Невозможно предать того, кого не любил по-настоящему. Это абсурд. Получается, что предают нас как раз те, кто нам искренне верен сердцем. И мы снова остаемся наедине с собой. Все дороги ведут к себе. Все ответы ищи в душе своей. Человек способен полюбить по-настоящему лишь тех, кто похож на него. Вечная тоска человечества по второй половинке есть ни что иное, как поиск идеала, которым, по сути, являешься ты сам. Посмотри в зеркало. Возлюби ближнего своего, как самого себя.

Вот только ближние не совпадают с нами, и читая их мысли, ни на йоту не сократить расстояние, разделяющее два разных сердца. Не существует на свете двух людей с одинаковым набором хромосом, даже у близнецов они отличаются. Мы смотрим на одно и то же, а видим каждый по-своему, каким-то нашим внутренним зрением, и с рвением религиозных фанатиков пытаемся обратить других в нашу веру. Но то, во что верим мы, не совпадает с тем, во что верят они. Мы сдаемся и оставляем их наедине с собой.

«Человеку все можно простить, кроме его отсутствия»[4], – вспомнилась Вике прочитанная когда-то фраза. Отсутствие – и есть высшая форма предательства.

Она уехала от несовпадений. Гоша часто болел зимой и ненавидел снег за свое одинокое затворничество, Вика часами могла гулять одна по городу под падающими хлопьями снега, поражаясь красоте каждой снежинки. Вика любила рассказывать сказки в шумной компании, популярность была ей необходима, как летний дождь хлебопашцу, Гоша предпочитал угловые столики на двоих в дальнем зале кафе. Вика смотрела старое черно–белое кино, Гоша – японские фильмы ужасов, и они частенько расходились по разным комнатам по вечерам. Вика никогда не снимала джинсы, а Гоша упорно рисовал ее компьютерную копию в вечернем платье от Шанель. И этому списку не было бы конца, как и полю, по которому они, проваливаясь в снег, устало брели. Невозможно найти копию своей души, посмотреть в глаза другого человека, как в зеркало, и увидеть в нем свое отражение. Никто и ничто на Земле не может иметь копий и повторений.

Им всегда было слишком холодно вместе, но стоило расстаться, как с расстоянием чувства теплели. Так всегда бывает, когда встречаются два абсолютно разных человека, которые совпадают лишь в том, в чем они совпадать не должны, – в иллюзиях. Это все равно, что смотреть сквозь замерзшее стекло с улицы внутрь комнаты в надежде увидеть огонь. Огня не увидишь, только неясные тени, отбрасываемые пламенем. Они не греют, греет лишь воспоминание об огне, ожидание того, что он все же горит в камине, и ты веришь, что возвращаешься в тепло родного очага, но на самом деле остаешься мерзнуть под окнами, не смея войти. «Только над городом темным луна знает, как нам одиноко вдвоем», – была такая строчка в ее стихах когда-то…

Ад – это несовпадения, непохожесть, ад – это наше обреченное одиночество.

Вика посмотрела на свою собаку, весело трусящую рядом и вопросительно заглядывавшую им в лица снизу–вверх: «Вот, кто меня никогда не простит. Наверно, выбирает, с кем ему теперь быть».

Незадолго до окончания школы она подобрала брошенного во дворе пушистого щенка. Щенок вырос и стал сопровождать ее везде: сначала до института, потом, когда Вика устроилась на работу гидом, брала его с собой на обзорные экскурсии по Пскову. Он спал на коврике возле ее кровати, не отпуская от себя даже ночью. Но лохматый Буба (так она его назвала) был кобелем и, как все кобели, настоящим бабником. Накануне ее отъезда он сбежал, увлекшись очередной самочкой. Вика с ног сбилась, прочесывая все дворы в округе, но тщетно. Его нигде не было. А до поезда оставалось сорок минут. И она уехала в Москву без него.