Па Марго - Марго Па

Максу вдруг вспомнилась строчка из недавно прочитанной книги «Другие берега» Набокова, размышления о замкнутости круга:

«Спираль – есть одухотворение круга. В ней, разомкнувшись и высвободившись из плоскости, круг перестает быть порочным». У каждого из нас – свой круг, только в спираль он не превратится, для этого жить нужно по-другому. Но как?

Макс желал только одного – покоя и тишины. Тишина сыграла с ним злую шутку, повернув время вспять. Они приходили по очереди: то отец, то мать. Стояли на краю поля под деревом и смотрели на окна, пытаясь угадать, дома ли Макс. Они никогда не появлялись вместе, только порознь.

Макс поменялся с Вадимом настоящим. Прошлым невозможно «махнуться, не глядя». От себя не отдохнешь. Когда время не спрессовано скоростью жизни и тянется медленной чередой дней, слишком много места остается мыслям и воспоминаниям. А они только того и ждут, прорастая в тебе наподобие плюща и разрушая изнутри, как его побеги способны разрушить самые прочные каменные стены.

В Москве Макс всегда был занят. Не оставалось времени для снов. Он работал и клеил обои. День за днем прошлое отступало, а Макс спешил, спешил, спешил. Вперед, не оглядываясь. А вдруг он и выжил только благодаря спешке? А здесь все вернулось. Вернулось, чтобы остаться с ним навсегда.

Наверно, так и сходят с ума. Наверное, каждый из них получил то, что заслуживал.

****

Вадим страстно желал воплощения сна о клеверных полях. Эта осень смотрела на него глазами Алики. Он и не догадывался, что слова страсть и страдание – однокоренные.

Она действительно оказалась талантливой художницей. Вадим бродил по выставочному залу, рассматривая картины. Кисть Алики была живой. Со стен смотрели человеческие лица, порой напоминающие сказочных персонажей. Алика любила все преувеличивать, и многие герои унаследовали ее гротескное мировосприятие. Алика вообще удивительно воспринимала мир: она видела лица людей. Ничего в этом не было бы странного, но она видела каждого человека в отдельности. И по лицу могла сказать, кто есть кто: благородный рыцарь или подлец, скряга или прожигатель жизни, скромный семьянин или бесшабашный казанова, любимая жена или та, которую предали, видела зависть женщин друг к другу в вагонах метро, видела детский восторг, заботу матерей об этих детях, видела убийц и святых. Как прорицательница, она видела предназначение каждого человека, повстречавшегося ей даже случайно.

– Лица потрясающие, смотрят как будто в душу, словно что-то сказать хотят. Только я не понимаю, что именно, я – не художник, – сокрушался Вадим.

– Не нужно быть художником, чтобы понять другого человека, – возразила Алика. – Нужно чувствовать его, стараться быть ближе.

– А почему они все такие грустные, никто не улыбается? – спросил Вадим.

Она задумалась, и легкая тень пробежала по ее лицу.

– Знаешь, мне иногда кажется, что люди, которые умеют красиво улыбаться – фальшивые. Словно скрывают что-то за броней улыбки. Хотя я знала одного человека, у него была по-настоящему искренняя улыбка.

И она рассказала ему о Художнике. Он научил ее всему: рисовать, жить… и жить сердцем. Он писал рассветы, но не показывал картины людям, решив про себя, что полотнам не хватало солнца. Семь лет назад Художник ушел в горы и пропал без вести. Он, как Икар, пытался взлететь, зачерпнуть немного солнца на кончик кисти и написать свой лучший рассвет солнечным золотом. С гор обрушилась лавина, через неделю его поиски были остановлены. Ее жизнь замерла на целых семь лет.

Вадим спросил, есть ли его портрет на выставке.

– Никак не могу вспомнить его лицо, – поделилась Алика. – Вернее вижу, но как в тумане. В целом вижу, а черты – расплываются. Как вода сквозь пальцы, как ни сжимай, все равно утечет. Таково свойство человеческой памяти – мелеть и измельчаться со временем.

Вадим представил ее опустевшую квартиру: халат Художника по-прежнему висит в ванной, и все пропитано запахом «Примы» и одиночества (она курит те же сигареты, что и он, чтобы быть ближе), его недочитанную пыльную книгу на столе с вечной закладкой где-то посередине. Там на каждой стене медленно встает солнце. А Художник смотрит на нее из-за облаков, день за днем превращая в небожительницу. Внезапно вспомнилась одна из передач о живой природе, которыми обычно забит телеэкран по воскресеньям. Речь тогда шла о глубоководных удильщиках – рыбках, которые водятся в северной части Тихого океана. Поскольку встретить другого удильщика в необитаемых глубинах очень сложно, то самец срастается с самкой, образуя с ней единое целое и используя ее кровеносную систему и органы для дальнейшего существования.