Веркин Эдуард: Облачный полк

– «Таню»? – переспросил писатель.

– Это про Зою Космодемьянскую, – объяснил я. – Когда статья вышла, еще не знали, как ее на самом деле зовут.

– Вы читали про Зою? – удивился Виктор.

– Нет. Но могли и прочитать. Просто к нам не все газеты доходили. Самолеты не каждый раз долетали. Ему бы понравилось про Зою.

Писатель задумался.

– Про Космодемьянскую, наверное, действительно можно. Это интересно. Он «Убей немца» точно наизусть знал?

– … Не будем говорить. Не будем возмущаться. Будем убивать. Если ты не убил за день хотя бы одного немца…

– Понятно, – остановил меня Виктор.

– Ее все знали, он тоже.

Писатель принялся доставать папиросу. Когда у тебя не хватает пальцев на правой руке, рулить и одновременно вытряхивать папиросу очень трудно. «Победа» влетела в ухаб, писатель ругнулся, задавил тормоза. Я успел выставить ладони, писатель хлопнулся лбом о руль, машину развернуло поперек дороги.

Мы стояли в пылевом облаке, писатель тер лоб.

– Надо холодное приложить, – посоветовал я. – Тогда шишка не вскочит.

– Ага, сейчас сбегаю, – усмехнулся Виктор.

– А тебе нравилось убивать? – спросил я.

– Что?

– Убивать, – повторил я. – Немцев. Нравилось?

Он все-таки достал свою папиросу, задымил.

– А нам нравилось. Вот мне. И ему тоже нравилось.

Писатель неловко стряхнул пепел, прямо в салон, на кожаный диван.

– Видишь ли… – Виктор курил и кусал зубы. – Про «Убей немца» сейчас не очень… своевременно. Эренбург сам не любит вспоминать. И общество…

Писатель сделал рукой круговое движение, взволновал дым. Послюнявил пальцы, потер место ушиба.

– Мы ведь сейчас с ГДР очень дружим.

– А я не дружу, – сказал я. – Я вот лично не дружу.

– Я не знаю…

Писатель сломал папиросу, выкинул в окно.

– Я считаю, что все еще не закончено, – сказал я. – У нас с немцами. И никогда не будет закончено. Каждый немец, пусть он через сто лет родится даже, каждый немец нам должен.

– Ну да, за то, что они у нас тут сделали…

– Совсем нет. Они нам должны не за то, что они у нас сделали. Они должны за то, что мы у них не сделали.

Писатель запустил двигатель.

Долго рычал газом, машина вздрагивала, дребезжала стеклами и воняла.

– Ладно,– сказал я. – Это все так, нервы…

Писатель, наконец, сдвинул свою «Победу», она громыхнула кормой и покатила, побрякивая на ухабах, чем дальше мы продвигались к северу, тем хуже становилось шоссе, меньше гравия, больше песка, насыпь ниже, и постепенно оно совсем растворилось, сровнялось с лесом и превратилось в обычный проселок. На очередной развилке, писатель свернул направо, он неплохо знал дорогу, не в первый раз ездил, видно.

– Хорошо бы лагерь все-таки посмотреть, – сказал Виктор. – Из местных никто не помнит дорогу, странно как-то…

– Они не хотят помнить, – поправил я. – Почти три года под фашистами, кому про это вспоминать охота? А в лагере нечего смотреть на самом деле.

– Почему?

– Там ничего не осталось. Землянки провалились, лесом все затянуло. К тому же болота поднялись. В районе торфоразработки, производят мелиорацию, в одном месте вода ушла, в других наоборот, прибыла. Может, уже и нет лагеря вообще.

– А попробовать не хочешь? – поглядел на меня писатель. – Найти?

– Меня отпустили на два дня, не успеем. К тому же… Как-то я уже набегался по болотам. Все партизанские базы похожи, в сущности, ничего интересного. Лес как лес. Как этот.

Сосны, осины, елки. Рябина.

Дорога вильнула вдоль реки, из-за холма показалась деревня. Дома.

– Не узнаешь? – улыбнулся Виктор. – Лукино же…

– Я тут зимой был. Не похоже, если честно. Но мы дома все время сидели, на рыбалку только вышли. Река вроде та же. Лодки вон лежат…

«Победа» заскрипела на ухабах, вблизи деревни дорога испортилась, и мы снова поползли. Кажется, недавно был дождь, машина стала буксовать, Виктор добавлял газу, мотор грохотал, грязевые брызги летели по сторонам.

Но пробрались, въехали на единственную улицу. Народу никого, неудивительно, полдень и лето, все на работе. Только кошки, сидящие на заборах, только собаки, лежащие в траве, собаки кстати побрехивали, мирные собаки с лохматыми мордами, так лаяли, для порядка. И гуси еще. Я редко в деревне бываю, я город люблю, асфальт, трамвай, набережные, деревня мне тяжела, а тут гуси, да еще много, ходят стаями. Жирные, косолапые, клювастые.

– Меня такой в детстве чуть не заклевал, – кивнул Виктор. – Бабка еле отбила. Зачем им столько гусей, а?