Сергей Ильин: Поэзия непереводима

На английском и земблянском, на английском и русском, на английском и латышском, на английском и эстонском, на английском и литовском, на английском и русском, на английском и украинском, на английском и польском, на английском и чешском, на английском и русском, на английском и венгерском, на английском и румынском, на английском и албанском, на английском и болгарском, на английском.

Набоков так и останется изгоем, так и будет, даже «осев» в Швейцарии, жить в гостиничном номере, тратя на его аренду деньги, на которые он мог бы купить в той же Швейцарии не один дом. Найти точное соответствие своим воспоминаниям невозможно – зачем же бередить душу безнадежными приближениями? «Обычно он выбирал самый легкий этический путь (точно так же, как выбирал самый трудный – эстетический) просто потому, что так было ближе до выбранной цели; и он был слишком ленив в обыденной жизни (точно так же, как слишком тяжко трудился в артистической), чтобы возиться с вопросами, которые ставили и решали другие»[2].

Чертог

К тому же существовало еще и жилище вечное, и то уж была не просто комната, но чертог: русская литература – «Мне-то, конечно, легче, чем другому, жить вне России, потому что я наверняка знаю, что вернусь, – во-первых, потому что увез с собой от нее ключи, а во-вторых, потому что все равно когда, через сто, через двести лет, – буду жить там в своих книгах, или хотя бы в подстрочном примечании исследователя».

Русская литература, и прежде всего – Пушкин. В начале сороковых Набоков сделал рифмованный перевод на английский двух пушкинских стихотворений и нескольких строф из «Онегина». Затем, в пятидесятых, началась продлившаяся около десяти лет работа над переводом и комментированием «Евгения Онегина». Работа, ради которой он пожертвовал другими планами. Если б не она, мы бы, возможно, читали сейчас еще несколько его романов. Но долг есть долг, и к человеку, его исполняющему, без уважения относиться нельзя.

От рифмы Набоков, переводя «Онегина», отказался сразу, выбрав «разум», но сохранив, однако ж, ямбический размер, поскольку полагал, что тот «скорее способствует, нежели мешает верности перевода». Впоследствии он отказался, буквализма ради, и от размера.

«В сущности, меня будут помнить благодаря «Лолите» и моему труду о «Евгении Онегине», – сказал Набоков в 1966 году, имея при этом в виду английского читателя – русскому он будет памятен, что естественно, иными его сочинениями. Можно, я думаю, предположить , что две датированные 1955 годом онегинских строфы «На перевод ‘Евгения Онегина’» были написаны по завершении собственно перевода пушкинского романа и вдохновлены знакомым всякому переводчику, вообще всякому завершившему некий труд человеку, настроением, вызывающим потребность воскликнуть вслед за классиком: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!».

Начальные четыре строки однажды в трехминутном моем присутствии замечательно переложил Сергей Гандлевский:

Суть перевода? Чуть живая

На блюде голова певца,

Мартышкин вздор, речь попугая

И опошленье мертвеца.

На один из напечатанных здесь переводов я, ползая по Интернету, натолкнулся случайно. Наверное, есть и другие. Какие-то вещи делаются для себя, и остаются иным неизвестными. А сколько-нибудь точное представление о чужеязычном стихотворении может, повторюсь, дать лишь свод его переложений. Каждому переводчику падает на душу что-то свое, то, что он и пытается передать в переводе. Каковое высказывание применимо, вообще говоря, также к прозе. Люди, эти «усредненные сосуды», они ведь разные, чем, собственно, и интересны. Как и стихотворения – и переводы.

«Нет, усредненные сосуды вовсе не так просты, как кажутся;

это кувшины, запечатанные магом, и никто –

даже сам заклинатель –

не знает, что в них содержится

и в каких количествах»[3].

Будем читать.

Сергей Ильин

Дальнейшее можно прочитать по адресу:

http://magazines.russ.ru/inostran/2001/10/nabokov.html

Подписи под фотографиями:

3. Май 1964, Набоков в его комнате в Монтре-Палас с наслаждением рассматривает один из четырех заключенных в коробку томов «Евгения Онегина», только что изданных – через восемь лет после завершения работы над рукописью.

[1] Перевод А. Глебовской.

[2] В. Набоков. «Подлинная жизнь Себастьяна Найта».

[3] В. Набоков. «Под знаком незаконнорожденных».