Иштван Фекете - Лутра

—Черный?

—Да.

—Ну и слава богу! Он таскал цыплят и даже птиц ловил. Мари уже знает?

— Никто, кроме вас, тетя Юли, не знает. Вот его шкурка. Миклош достал из рюкзака черную кошачью шкурку.

— Ну, и вы об этом лучше не знайте, тетя Юли. Старушка в задумчивости погладила мягкий блестящий мех.

—Вот сколько огорчений свалилось на этих старушек: одна лишилась петуха, другая кота, третья племянника… Но, — она махнула рукой, — ни об одном жалеть не стоит.

К полудню от снега и следа не осталось. Вода впиталась в борозды полей, дороги просохли, зеленя распрямились, и грачи молча ковырялись на пашне.

Все вокруг словно погрузилось в coir.

Дикие гуси давно уже насытились и теперь дремлют усталые; лишь несколько часовых стоят на одной ноге, чтобы при первых признаках опасности поднять стаю. Разленившиеся от непривычного тепла сарычи сидят, согнувшись, на одинокой акации. Мыши еще утром вышли из грязных подземных ходов, чтобы просушить на солнышке свои шкурки, к чему сарычи отнеслись с полным одобрением. Сухая хорошенькая мышка гораздо вкусней, чем мокрая; но к полудню у них пропал интерес и к сухим мышам; желудки их были уже битком набиты.

Некоторое оживление наблюдается только в камышах возле шалаша, где две бродячие собаки и кот Кардошей спят беспокойным, но вечным сном. Ночью Карак и его будущая супруга потрепали злосчастных псов, на заре их посетил егерь, положил рядом ободранного кота и бессовестно нарушил выстрелом покой мертвецов.

Но это еще не все!

Возле собачьих трупов егерь воткнул в землю палку, а к ней привязал белую тряпицу, которая теперь весело развевается на южном ветру.

—Ка-ак жалко, — протрещал один из грачей. Возле падали образовался целый птичий клуб.

Сороки и вороны, слетевшиеся на пир, тоскливо вскрикивая сидят на соседних высоких кустах, но колышется проклятый знак, оставленный человеком, говоря: нельзя приближаться.

—Во-о-от, во-о-от, ка-какой позор! — визжит сойка. — Давайте набросимся на собак, набро-о-осимся!

Но ни одна птица не смеет приблизиться к мертвечине, даже сесть на землю, все ждут, когда исчезнет страшилище и начнется пир.

Миклош предвидел, что сюда слетятся птицы, и поэтому оставил тряпку-пугало, ведь иначе за несколько дней вороны растащили бы падаль, которая пригодится ему для ночной охоты.

Одна из сорок стрекоча перелетает на маленькую полянку, потом парит над собаками, но опуститься на землю все же не решается.

— Че-че-террр, — делает она круг в воздухе, — ничего нет опасного.

— Впер-р-ред! — уговаривает членов клуба сойка, а сама не трогается с места, продолжая сидеть в чаще кустов в обществе прочих птиц.

Только маленькие синички, что отыскивают куколок и

спящих червяков, весело вьются среди ветвей. Как вдруг над поляной со свистом появляется стая овсянок, а следом за ними ястреб-перепелятник Hep.

Овсянки в мгновенье ока скрываются в густом кустарнике. Перепелятник опоздал… Не в силах сдержать головокружительной скорости, он делает в воздухе круг, чем выводит из себя серых ворон.

—Кар, дер-р-ржите его, - набрасываются они на ястреба, короткокрылого убийцу, самого страшного врага певчих птичек, и гонят его прочь.

Ястреб тщетно пытается спрятаться в ивовых кустах, потом взмывает и, кружа все выше и выше, улетает в лучезарное поднебесье.

Ястреб был маленький, стало быть самец, ведь у перепелятников, как и у других хищных птиц, самка иногда чуть ли не вдвое больше самца и вдвое его опасней. Маленький самец и не покушается на птиц покрупней. Самка же убивает голубей, серых куропаток, соек, дроздов, горлиц, дятлов, а вместе они истребляют самых полезных садовых тружеников: синиц, мухоловок и прочих. Пока косматая синичка, покинув гнездо, с наивным любопытством смотрит на окружающий мир, ястреб приканчивает всю ее семью и наносит огромный вред плодовому саду, где из-за быстро размножающихся насекомых-вредителей пропадают центнеры яблок.

Но вот Hep скрылся, и серые вороны, вернувшись после погони, садятся на старый тополь, откуда видно дохлых собак; они не потерпят, чтобы какая-нибудь дерзкая сорока начала их клевать. В камышах как будто нет никаких перемен, а на берегу реки появилось что-то новое, приметное, чего еще вчера там не было.

Вороны внимательно оглядывают странный холмик, потом обмениваются взглядами.

—Кар, — совсем тихо произносит старая ворона. — Ка-а-ар, надо бы посмотреть, надо бы посмотреть.

Наконец одна из молодых вспархивает с ветки и, подлетев к таинственному холмику, начинает снижаться.