Иштван Фекете - Лутра

—Смылся этот жалкий гусь, а ведь покачивался в воздухе.

Улететь-то он улетел, но недалеко, и лихорадочно блестящими глазами смотрит сейчас в ночь, в которой уже подкрадывается к нему смерть. И тут лиса, кладущая конец его страданиям, в сущности, является избавителем.

У Карака нет спасательных намерений. Он просто-напросто голоден. До остатков кошки еще надо добраться, и он вообще не уверен, целы ли они. Камыши знакомы и другим лисам, которые разделяют его точку зрения, что птичка принадлежит не тому, кто ее выпускает, а тому, кто ее поймает. Хорошо зная это, Карак проявляет беспокойство. Но камыши преобразились, и нельзя очертя голову бежать в заросли.

«Ба, что так приятно пахнет?» — думает он. Ему не знаком запах жареного мяса, но без долгих раздумий он выкапывает из-под кочки большую обгоревшую жабу. По мнению жаб, самое подходящее место для ожидания весны — это кочка: на ней можно сидеть наполовину зарывшись в землю, наполовину укрывшись толстым слоем листьев. Что случится пожар, этого жаба знать не могла и поэтому спеклась в жару. Карак не стал ее за это порицать: с раздутым брюхом и чувством самодовольства приближался он к своей летней квартире.

—Рак-квик-квик, — затрещала вверху серая цапля и, оттолкнувшись ногами, покинула иву, где собиралась переночевать.

Карак в испуге прижался к земле, и сердце его тревожно забилось.

—Чтоб ты переломала свои ноги-спички, поганая воровка, похитительница рыб. Чтоб вцепилась тебе в шею большая сова, она давно уж, как я вижу… — распластанный на земле лис, у которого бешеное сердцебиение стало уже проходить, изрыгнул еще несколько проклятий в темноту, где скрылась эта выносливая птица.

Карак в сущности был прав, ведь цапли давно уже улетели, и только эта почему-то застряла. Она чуть не выклевала глаз Лутре, и непонятно, чего она тут дожидается. Может быть, у нее повреждено крыло, и она не решается пуститься в путь? Ждет самца, который где-то пропал, или предчувствует, что зима будет мягкой и нет смысла улетать отсюда? Кто знает, ведь цапля — суровая, скрытная птица, а возможно, она и сама не ведает, чего ждет. И отчего она испугалась, сидя в своей высокой спальне, ведь лису все равно туда не забраться?

Пока Карак приходил в себя, цапля устроилась на сухой ветке старого тополя. Взмахнув шелестящими крыльями, она сбила несколько листочков, и дерево встрепенулось. Задрожали оставшиеся листья:

— Чего тебе тут надо? Почему ты не летишь следом за другими цаплями ?

Но, глядя на безмолвную реку, она не отвечала. А потом слилась с ночью.

Карак обошел вокруг островка ракитника, где была его нора, и с бесконечной осторожностью пополз по старой тропке, ничуть не пострадавшей от огня под защитой склоненных над ней сырых кустов. В ночном воздухе не было никаких опасных запахов, и жажда доесть остатки кошки победила излишнюю осмотрительность. Мяу, конечно, лежала там, где ее оставили, и довольный Карак присел возле нее на корточки. Он ел не спеша: от каждого движения у него болела морда и нос был излишне чувствителен. Закончив ужин, лис осмотрелся по сторонам, словно в поисках пищи. Но сделал он это лишь по привычке, ведь под звездным небом вокруг него больше не было ничего съедобного.

Некоторое время Лутра глядел на светлеющее окошко своей норы, но не торопился покинуть убежище. Он вспоминал вкус нежной мельниковой утки, плеск весел и крик диких гусей. Но гуси его не особенно интересовали: на реку они не сели и ночевали где-то в другом месте. Река была не очень широкая, но быстрая, а на проточной воде гусям нет полной безопасности и хорошего отдыха. Для этого им нужна большая стоячая водная поверхность

—не беда, если она немного колышется, — но зато такая. от которой далек берег и где птицы защищены от неожиданной беды.

Цапля хорошо видела Лутру, нырявшего в реке, но глаза ее не оживились, не выразили любопытства. Выдра постоянный враг, быть может, это именно ей она чуть не выклевала глаз, но об этом цапля, вовсе не думала, выдра плыла глубоко под водой, и потому можно было ее не опасаться.

Лутра направлялся к мельнице, которая со вчерашнего дня обладала для него особой притягательной силой, хотя он и любил рыбу больше, чем уток. Но уже похолодало, и отыскивать в тине ямки, где сидят карпы, даже для него стало делом непростым. А до уток добраться легко.

Возле мельницы лепетала вода, протягивая под большим колесом свое бесконечное полотно. Окна в тот вечер не были освещены, и смолкло дребезжание вращающихся жерновов, словно горло воронок захлебнулось от золотистой, как мед, пшеницы. Лутра не был настолько голоден, чтобы покуситься на окрестных крыс. Он не очень любил крысиное мясо, и после вчерашней добычи еще не забыл вкус дегтя и дурной запах, оставшийся у него между зубами. Кроме того, он предпочитал охотиться в одиночку, а тут он краешком глаза заметил на мельничной трубе коренастую фигуру совы. Но он видел также, как Ух, вытянувшись, отклонилась назад и не спеша опустилась на ось колеса. Потом раздался какой-то отчаянный писк. Лутра приостановился. Он не мог как следует разглядеть, что происходит во мраке.