Том Джелтен: Бакарди и долгая битва за Кубу

восточном побережье на таком же расстоянии, как Бостон от Ричмонда, а земли между

ними были труднопроходимы и почти не освоены. В Сантьяго сложилась особенная

атмосфера, во многом более близкая карибским соседям, чем Гаване. Город отделен от

Ямайки и Гаити всего лишь полосой воды, и в гавани постоянно сновали суда. Именно в

Сантьяго и его окрестности бежали в 1791 году, после восстания рабов и революции на

Гаити, французские колонисты, а когда Франция была вынуждена отдать Луизиану США,

в Сантьяго появилась новая волна французской иммиграции. Испанское владычество,

французское влияние и многочисленное свободное чернокожее население сделали

Сантьяго самым многонациональным городом на Кубе.

В молодости, бродя по городским улицам, Эмилио Бакарди слышал приветствия на

самых разных африканских диалектах, по-английски, по-французски, на наречии

гаитянских креолов, а кроме того, конечно, по-каталонски и на кастильском диалекте

испанского языка. Население города составляло всего двадцать тысяч человек, и более

половины из них были рабы или бывшие рабы, однако в Сантьяго кипела культурная

жизнь – по большей части благодаря испанским переселенцам, которых называли

peninsulares («полуостровные») в противоположность criollos (креолам), родившимся на

острове, а также французским плантаторам и коммерсантам, пустившим здесь корни. Во

времена Эмилио в Сантьяго действовало Филармоническое общество и городской театр,

где были оперная и балетная труппы, ставили комедии, играли камерные концерты,

устраивали балы-маскарады и даже акробатические представления.

Однако испанское управление предполагало, что официально санкционированная

социальная жизнь должна была в основном вращаться вокруг интересов далекой

испанской монархии, прибытия и отбытия испанских военных и их семейств и

деятельности католической церкви, которая горячо поддерживала Мадрид. В местном

соборе висел портрет королевы Изабеллы II, и при каждом сколько-нибудь важном

событии в жизни ее величества в соборе служили особую мессу, а в Филармоническом

обществе устраивали бал в ее честь. Испанские военные, посещавшие подобные

мероприятия, считались завидными женихами для местных девиц, по крайней мере для

тех, чьи отцы были верными подданными испанской короны. Обстановка в обществе в те

дни отражена в едкой эпиграмме:

Жиль мечтает выдать дочку

За полковника-испанца

И устраивает праздник

С угощеньем и вином.

Но не проведешь испанцев –

Жиль, они тебе покажут,

Что прекрасно различают,

Где наживка, где крючок.

Эмилио Бакарди всю жизнь собирал местный фольклор и, когда нашел эту

эпиграмму в старой местной газете, вырезал ее и сохранил. Он был одержим историей

родного города – во-первых, потому, что для него она была полна цели и смысла, во-

вторых, потому, что она имела к нему настолько непосредственное отношение.

Практически все события в Сантьяго происходили на пешем расстоянии от места, где он

жил и работал. Контора на Марина-Баха соседствовала с домом, который был выстроен в

шестнадцатом веке для Диего Веласкеса. Филармоническое общество находилось всего в

нескольких кварталах. А исторические события, которые наблюдал и фиксировал Эмилио,

имели эпический размах: происходившее в те годы вокруг него было ни много ни мало

как мучительным, но прекрасным рождением нации. Среди прочих испанских колоний

Куба имела репутацию sempre fiel , то есть «навеки преданной», а доминирование

«полуостровных» испанцев в Сантьяго середины девятнадцатого века служит

доказательством такого рода отношений. Но Сантьяго был городом слишком живым и

страстным, чтобы довольствоваться ролью колониального аванпоста. Среди сынов города

был первый знаменитый кубинский поэт Хосе-Мариа Эредиа, который оказался в ссылке

из-за участия в антииспанском восстании 1823 года. Эредиа родился в доме, который

стоял за углом от собора, и был одним из сантьягских героев Эмилио Бакарди – Эмилио с

друзьями частенько собирались, чтобы втайне почитать стихи Эредиа и обсудить их

значение.

Но чтобы освободить Кубу от Испании, одной романтически-патриотической

поэзии было мало. К 1830 году Куба стала самой богатой колонией в мире – никакая

другая не могла даже близко с ней сравниться, - в основном благодаря бурному росту