АннА - tmp0

Его рассказ о несчастном, обиженном, обозленным ребенке,чувствовавшем себя чужим в новой жизни родной матери, вызвал у меня слезы.

Они пришли на дом — женщина-психотерапевт и соискатель, проходивший практику под ее руководством. Оба были доброжелательны, приятны в общении, терпеливы. Но вскоре психотерапевт стала уделять большую часть времени консультированию моей матери, у которой, в дополнение к двум плохо контролируемым мальчишкам, имелась еще и тяжело протекающая беременность. И я все чаще и чаще оставался с ассистентом один на один.

Гидеон сбавил скорость и остановил машину. Его руки сжимали руль так, что побелели костяшки пальцев, кадык ходил ходуном. Дождь продолжал непрестанно барабанить, но стук его смягчился, оставляя нас наедине с нашими горькими истинами.

Можешь мне больше ничего не рассказывать, — прошептала я, отстегивая ремень, потянулась к нему и мокрыми от слез пальцами коснулась его лица.

Ноздри Гидеона расширились в резком вдохе.

Он делал так, что я кончал. Всякий, черт побери, раз он не останавливался, пока я не кончал, поэтому он мог сказать, что мне это нравится.

Сбросив туфли, я оторвала его руку от руля, так что смогла забраться к нему на колени и обнять его. Он сдавил меня так, что было больно, но я не жаловалась. Мы находились на оживленной улице, с одной стороны от нас непрерывным потоком двигались машины, с другой — плотная толпа пешеходов, но нам не было дела ни до тех ни до других. Он отчаянно содрогался, словно от неконтролируемых рыданий, но не издавал ни звука, и глаза его оставались сухими.

А вот небеса над нами исходили плачем, дождь хлестал мостовую яростными струями.

Обхватив его голову обеими рукамии прижимаясь лицом к его лицу, я сбивчиво бормотала:

— Ш-ш-ш, малыш. Я все понимаю. Я знаю, т воспринимается и как они потомзлорадствуют

знакомо все, что ты испытал: стыд, смятение, чувство вины. Но ты не был ни в чем виноват. Ты не хотел этого. Не наслаждался этим.

Но я подпустил его к себе, не воспротивился его прикосновениям. Он уверял, что вся проблема в моем возрасте... в гормонах... чтобы успокоиться, мне приходилось мастурбировать. А прикасался он ко мне под тем предлогом, что хочет показать, как это делать правильно, а то от неумелых действий пользы мало...

Гидеон, хватит.

Я чуть подалась назад, чтобы взглянуть на него, в то время как воображение уже подсказывало мне дальнейшее развитие событий и все то, что было сказано, чтобы внушить Гидеону, будто он сам и был инициатором собственного изнасилования.

Ты был ребенком и угодил в руки взрослого, прекрасно знавшего, на какие кнопки нажимать. Все они хотят свалить вину на нас и прикинуться неповинными в собственных преступлениях, но это неправда. — Я нежно его поцеловала, чувствуя вкус собственных слез. — Я люблю тебя. И верю тебе. Ни в чем из этого не было твоей вины.

Гидеон запустил пальцы мне в волосы, удерживая мою голову и неистово целуя в губы.

Не покидай меня.

Покидать? Я собираюсь с тобой обручиться.

Он резко набрал воздуха и прижал еще крепче. Его руки жадно шарили по моему телу.

Громкий стук по стеклу заставил меня удивленно дернуться. Женщина-полицейский в накидке от дождя и бронежилете, хмуро смотревшая на нас сквозь нетонированное переднее стекло из-под козырька фуражки, проворчала:

Даю вам тридцать секунд, чтобы отвалить, иначе привлеку обоих за непристойное поведение в общественном месте.

Побагровев от смущения, и неловко перебралась обратно на свое сиденье, Дождавшись, когда я пристегну ремень безопасности, Гидеон тронул машину с места, прикоснулся колбу, салютуй служительнице правопорядка, и снова влился в поток.

Потянувшись к моей руке, он поднес ее к губам и поцеловал конники пальцев.

Я люблю тебя.

Я застыла с колотящимся сердцем.

Сжав еще крепче наши пальцы, он пристроил ихна колене. «Дворники» скользили туда-сюда по ветровомустеклу в ритме, словно передразнивавшем мой пульс.

Повтори, — тяжело сглотнув, прошептала я.

Сбавив скорость перед светофором, Гидеон взглянул на меня. Вид у него был усталый, словно его обычнобешено пульсирующая энергия оказалась израсходованной и на месте костра образовалось дымящееся пепелище. Однако глаза были теплыми и ясными, изгибгуб — нежным и внушавшим надежду.