Фест - Адольф Гитлер (Том 1)

Книга первая

Бесцельная жизнь

Глава I

Происхождение и начало пути

Потребность в самовозвеличивании, вообще в самоумилении, присуща всем непризнанным.

Якоб Буркхардт

Попытка самозасекречивания. – Функция чужеродности. – Подоплёка. – Ненайденный предок. – Изменение фамилии. – Отец и мать. – Легенды. – Фиаско в учёбе. – «Ни друзей ни приятелей». – Искусство возвышает. – Лотерейный билет. – Первая встреча с Рихардом Вагнером. – Вена.

Маскировать свою личность, равно как и прославлять её, было одним из главных стараний его жизни. Едва ли есть в истории другое явление, которое бы столь же насильственно и столь же последовательно, прямо-таки педантично, подвергалось стилизации и скрывало свою личностную суть. То же, что отвечало его собственному представлению о себе, походило скорее на монумент, нежели на человеческий портрет. На протяжении всей своей жизни он старался прятаться за этим монументом. Позу он обрёл, когда уверовал в своё призвание, и уже в тридцать пять лет создал вокруг себя концентрированный, застывший вакуум одиночества великого вождя. А полутьма, в которой возникают легенды, и аура особой избранности лежат в предыстории его жизни. Но тут же – и источники всех страхов, загадок и удивительной характерности этой жизни.

Будучи фюрером рвущейся к власти НСДАП, он считал оскорбительным интерес к обстоятельствам его личной жизни, и, став рейхсканцлером, запретил любые публикации на эту тему[66 - См.: Dietrich О. Zwoelf Jahre mit Hitler, S. 149; Heiden K. Geschichte des Nationalsozialismus, S. 75.]. В свидетельствах тех, кто когда-либо соприкасался с ним – от друга юности до участников ночных застольных бесед в узком кругу, – единодушно подчёркивается его стремление сохранять дистанцию и не раскрывать себя: «В течение всей его жизни в нём было нечто такое, что удерживало на дистанции»[67 - Ribbentrop J. v. Zwischen London und Moskau, S. 45.]. Несколько лет своей молодости он провёл в мужском общежитии, однако, среди тех многих людей, которые его там встречали, не было, пожалуй, ни одного, кто бы мог о нём вспомнить, – чужим и незаметным проскользнул он мимо них, и все последующие разыскания не дали почти ничего. В начале своей политической карьеры он ревниво следил за тем, чтобы не печатали его фотографий, и иной раз в этом усматривался хорошо рассчитанный ход уверенного в своей силе пропагандиста – мол, будучи человеком, чьё лицо незнакомо, он тем самым становится и предметом самого жгучего интереса.

Однако не только «старым рецептом пророка», не только намерением внести в свою жизнь элемент харизматического колдовства диктовались его старания затушевать себя – в значительно большей мере тут проявлялись и опасения скрытной, зашоренной, подавленной собственной неполноценностью натуры. Он всё время был озабочен тем, чтобы заметать следы, не допускать опознаний, продолжать затуманивать и без того тёмную историю своего происхождения и своей семьи. Когда в 1942 году ему доложили, что в деревне Шпиталь обнаружена имеющая отношение к нему могильная плита, с ним случился один из его припадков безудержного гнева. Из своих предков он сделал «бедных безземельных крестьян», а из отца, бывшего таможенным чиновником, – «почтового служащего»; родственников, пытавшихся вступить с ним в контакт, он безжалостно гнал от себя, а свою младшую родную сестру Паулу, ведшую одно время хозяйство у него в Оберзальцберге, заставил взять другую фамилию[68 - См.: Der Spiegel, 1967, Nr. 31, S. 46. О приступеярости из-за могильной плиты см.: Speer A. Erinnerungen, S.lllf.]. Характерно, что он не вёл почти никакой личной переписки. Взбалмошному основателю расистской философии Йоргу Ланцу фон Либенфельсу, которому он был обязан кое-какими смутными ранними импульсами, после присоединения Австрии было запрещено писать ему; Рейнхольда Ханиша, своего прежнего приятеля по мужскому общежитию, он приказал убрать, и точно так же, как он не желал быть ничьим учеником, ибо уверял, что получил все познания благодаря собственному вдохновению, озарению и общению с духом, так не хотел он быть и чьим-то сыном – схематичный образ родителей появляется в автобиографических главах его книги «Майн кампф» лишь постольку, поскольку это поддерживает легенду его жизни.

Его стараниям по утаиванию истины способствовало то обстоятельство, что пришёл он с той стороны границы. Как многие революционеры и покорители эпохи, от Александра Македонского до Наполеона и Сталина, он был чужим среди своих. И, конечно же, та взаимосвязь, которая существует между этим чувством аутсайдера и готовностью использовать народ – вплоть до его гибели – в качестве материала для своих диких и скоропалительных прожектов, касается и его тоже. Когда в переломный момент войны ему сообщили об огромных потерях среди только что произведённых офицеров в одной из кровавых битв на выживание, он коротко заметил: «На то они и молодые!».[69 - См.: Zoller A. Hitler privat, S. 196.]