Фест - Адольф Гитлер (Том 2)

Но одно дело говорить о тесном переплетении и сговоре «всех» промышленников с национал-социализмом, и совсем другое – указать на ту атмосферу «благосклонности» и даже симпатии, которая окружала национал-социализм. Значительные силы в промышленности не скрывали своей – правда, пока пассивной – заинтересованности в том, чтобы Гитлер стал канцлером, и многие из тех, кто отнюдь не собирался поддерживать его материально, не так уж возражали против его программы. Они не связывали с ней каких-то конкретных экономических ожиданий и так до конца и не избавились от недоверия к социалистическим антибуржуазным настроениям внутри НСДАП. Небольшая группа симпатизирующих партии промышленников летом 1932 года даже создала специальный рабочий орган для противодействия экономическому радикализму левого партийного крыла. По сути же предприниматели так и не приняли буржуазную демократию с её последствиями, с требованиями и правами масс, и за все годы своего существования республика так и не стала их государством. Тот порядок в стране, который обещал установить Гитлер, многим из них представлялся в виде автономии предпринимательства, налоговых льгот и конца власти профсоюзов. За лозунгом «Спасёмся от этой системы!», сформулированным одним из экспонентов промышленных кругов, на заднем плане всегда маячили проекты авторитарного строя[222 - Формулировка Яльмара Шахта из его речи в Гарцбурге, см.: Schacht H. 76 Jahre meines Lebens, S. 367 ff. Ещё в декабре 1929 года, то есть до свержения последнего правительства парламентского типа, на общем собрании Имперского союза немецких промышленников один из ораторов, например, под аплодисменты присутствующих заявил, что в Германии «экономический мир не наступит, пока не менее 100 тыс. партийных функционеров не будут выдворены из страны», и в протоколе значится, что в общих криках «Браво!» прозвучала реплика: «Муссолини!» Два года спустя союзы немецких промышленников в «Совместном заявлении» предъявили правительству Брюнинга ультимативные экономические и политические требования, которые связывались с призывами к самой настоящей национальной диктатуре. Близкая к предпринимательским кругам газета «Дойче альгемайне цайтунг» угрожала в передовой 6. 10. 1931, что в противном случае «влиятельные силы немецкой политики и экономики» отвернутся от Брюнинга. См., впрочем, также: Turner H. A. Op. cit. S. 25 i., где на вопрос о том, оказывали ли крупные предприниматели существенную поддержку Гитлеру, даётся определённо отрицательный ответ.]. Едва ли в каких-либо других общественных структурах Германии ещё жила такая допотопная вера в сильную государственную власть, как в предпринимательстве, где современная технология сочеталась с прямо-таки докапиталистическими социальными взглядами. Главная ответственность «всего» капитала за взлёт НСДАП заключается не в общих с ней целях и уж, конечно, не в мрачном заговоре, а в антидемократическом климате, созданном им и направленным на одоление «системы». Правда, представители капитала неверно оценили Гитлера. Они видели только его манию порядка и насаждаемый им жёсткий культ авторитета, только его ностальгию по прошлому, но за этим не разглядели одновременно присущей ему своеобразной ауры будущего.

В уже упоминавшейся речи в дюссельдорфском Клубе промышленников, одном из наиболее впечатляющих образчиков его ораторского искусства, Гитлер необычайно тонко уловил и сконцентрировал на себе авторитарные представления предпринимателей о государстве силы и порядка. Одетый в тёмный двубортный костюм, демонстрируя известную светскость и корректные манеры, он изложил перед крупными промышленниками, проявлявшими сначала заметную сдержанность, идеологические основы своей политики. Каждое слово его доклада, продолжавшегося два с половиной часа, весь подход, вся тональность и акцентировка были тщательно рассчитаны именно на эту аудиторию.

В самом начале Гитлер подчеркнул свой тезис о примате внутренней политики и решительно отверг точку зрения, почти доктрину Брюнинга, утверждавшую, что судьба Германии зависит главным образом от её внешнеполитических связей. Внешняя политика, заявил он, наоборот, «определяется внутренним состоянием» любого народа, а все иное – это путь сдачи своих позиций, своей национальной идентичности или же уловки плохих правительств. В Германии, продолжал Гитлер, внутреннее состояние нации подорвано нивелирующим влиянием демократии: «Если способные умы какой-либо нации, и без того всегда редкие, по стоимости уравниваются со всеми остальными, то медленно, но верно наступает обесценивание гения, обесценивание способностей и ценности человеческой личности, и тогда это называют властью народа. Это неверно, ибо на деле это совсем не власть народа, а власть глупости, посредственности, половинчатости, трусости, слабости, бездарности. При подлинном народовластии народом во всех областях жизни должны руководить и управлять самые способные, именно для этого рождённые редкие личности, …а не большинство, по натуре своей неизбежно чуждое любой из этих областей».