Фест - Адольф Гитлер (Том 2)

Совершенно в стиле самоучек, который впоследствии приводил в немое отчаяние его товарищей по застольям, Гитлер начал собрание, о котором мы знаем из записей Штрассера, с поучающих рассуждений об искусстве (оно-де не знает революционных переломов, но существует лишь как «вечное искусство», да и вообще – все, что заслуживает имени искусства, имеет греческо-нордические корни, остальное же – обман). Затем он долго распространялся о роли личности, проблемах расы, мирового хозяйства, итальянского фашизма, чтобы только потом вернуться к социализму, к «проблеме Пилата»[162 - Heiden К. Geschichte, S. 259.], которая, между тем, уже невидимо витала на переговорах с самого начала. Он упрекнул Штрассера, что тот идею ставит выше вождя и вообще «хочет дать каждому члену партии право судить об идее, больше того – право решать, верен ли ещё вождь так называемой идее или уже нет. Это – демократия худшего пошиба, и именно у нас ей нет места, – воскликнул он возмущённо. – У нас вождь и идея едины, и каждый член партии должен делать то, что прикажет вождь, воплощающий в себе идею и „единственно знающий её конечную цель“. Он вовсе не намерен, продолжал Гитлер, „позволять нескольким литераторам, заболевшим манией величия“, разбить „партийную организацию, построенную на основе дисциплины её членов“.

Неспособность Гитлера рассматривать человеческие отношения в каком-либо другом аспекте, кроме иерархического, редко проявлялась так наглядно, как в ходе этих переговоров. Каждый аргумент, каждое возражение он парировал, словно это был интеллектуальный рефлекс, вопросом о власти: кто имеет право распоряжаться, кто здесь отдаёт приказы, а кто должен им подчиняться? Всё было безоглядно сведено к противопоставлению «господа – рабы»; есть сырая, необразованная масса – и есть великая личность, для которой эта масса является орудием и объектом манипуляции. Удовлетворение законных потребностей этой массы в защите и обеспечении – это и был, по мысли Гитлера, социализм. В ответ на упрёк Штрассера, что он пытался придушить революционный социализм партии ради своих новых связей с буржуазной реакцией, Гитлер резко возразил: «Я – социалист, в отличие, например, от влиятельного господина Ревентлова. Я начинал как простой рабочий. Я и сегодня ещё не могу терпеть, чтобы мой шофёр ел на обед не то, что и я. Но то, что вы понимаете под социализмом – это неприкрытый марксизм. Понимаете, основная масса рабочих не хочет ничего иного, кроме хлеба и зрелищ, она не думает ни о каких идеалах, и мы никогда не сможем рассчитывать на завоевание симпатий значительного числа рабочих. Нам нужна элита нового слоя господ, движимая не какой-то там моралью сострадания, но ясно осознающая, что она благодаря своей лучшей породе имеет право властвовать, и потому безоглядно поддерживающая и обеспечивающая это господство над широкими массами…. Вся Ваша система – это работа за письменным столом, не имеющая ничего общего с действительной жизнью». Обращаясь к своему издателю, Гитлер спросил: «Г-н Аман, Вам понравилось бы, если бы в Ваши дела вдруг стали вмешиваться Ваши секретарши? Предприниматель, несущий ответственность за производство, создаёт и хлеб для рабочих. Именно для наших крупных предпринимателей самое важное – не накопление денег, не жизнь в богатстве и т. п., а ответственность и власть. Благодаря своему усердию они пробились наверх, и на основании этого отбора, который опять-таки свидетельствует только о лучшей породе, у них есть право вести массы за собой». Когда, после горячей дискуссии, Штрассер поставил принципиальный вопрос – останутся ли производственные отношения неизменными после захвата власти, Гитлер ответил: «Ну разумеется. Уж не думаете ли вы, что я настолько безрассуден, чтобы разрушить экономику? Только если кто-то будет действовать наперекор интересам нации, вмешается государство. Но для этого не требуется ни экспроприации, ни права рабочих на участие в управлении государством, „Потому что, продолжал он, на самом-то деле всегда существует только одна система: «Ответственность перед верхами, авторитет по отношению к низам“, так это практикуется тысячелетиями и вообще не может быть иначе.[163 - См. более подробное и, учитывая сопутствующие обстоятельства, явно драматически стилизованное изложение Отто Штрассера (Strasser О. Mein Kampf, S. 37 ff, особенно S. 50ff), в основе которого лежат более ранние описания этой встречи. В передаче содержания беседы в целом, пожалуй, не может быть никаких сомнений – не только потому, что сразу же после её окончания был по памяти составлен подтверждённый протокол, но и потому, что такая аргументация Гитлера совпадает с его многочисленными высказываниями в других случаях.]