Свободин А.П. - ФЕНОМЕН СМОКТУНОВСКОГО

М.1964.

1977

г.

СМОКТУНОВСКИЙ ГОВОРИТ:

Работать сейчас стало намного сложнее. Растет ответственность перед зрителями

, которые ждут

и подтверждения того, что сделано раньше,

и

новых открытий. Растет ответственность и перед собой.

Требования увеличиваются, а силы, физические силы, которых столько нуж

но

актеру, уменьшаются (возраст все-таки!). Никогда не ставлю перед собой задачи —

обязательно остаться на уровне прежних работ. Нет, надо просто самозабвенно работать, надо жать с надеждой на завтра...

...Мою актерскую судьбу определил князь Мышкин, с

ы

гранный в Ленинградском Большом драматическом театре имени М. Горького и Товстоногова. В этой работе над удивительным образом, созданным великим Достоевским (хотя до этого были другие роли и в кино, и в театре), я впервые обрел направ

ление движения

к самому себе.

Он оставил неизгладимый след на все

м моем дальнейшем творчестве.

Другие роли, как бы хороши или дурны они ни были, всегда находились под влиянием этого удивительного

образа.

Пушкин для меня — загадка-тайна, именуемая простым и, к сожалению, довольно часто

э

ксплуатируемым теперь словом талант. Люблю поэзию его,

п

розу, исторические изыскания, статьи критические, но много больше восхищен им самим — человек

ом, личностью, характером его.

Должно быть, только спецификой моей работы: искать в каждом проявлении жи

з

ни, творчества, горения — первородность, основу, реактор всех этих непростых начал — человека можно несколько оправдать мой столь парадоксальный, безусловно спорный подход к самому Пушкин

у

и его вдохновенному труду. Никогда не перестану восхищаться простым и мудрым драматургическим ходом сопоставления таланта Сальери, таланта мощного, осознанного всеми, и более всех владельцем, но лишь поверенного высчетом и нормой, с минутой вдохновенною Моцарта, несущей вечность в легкости своей.

Первый, мучаясь тщетно, ищет в себе гармонию созвучий, не спит всю ночь, поэтому сомнениями и завистью том

и

м, как болью. Второй, борясь с бессонницей своею и лишь бы как-то ско

ротать

ночное время, — родит шеде

в

р .

...Я всегда безро

п

отно иду на поводу у драматургии образа. Стараюсь

п

огрузиться, целиком уйти в нее. Позволяю ей себя

г

нуть, мять, терзать

.

А это очень непросто — ломать себя, начинать каждый раз с нуля. ...Когда уже прочно сижу в материале, мною движет не только разум, а и интуиция, которая подсказывает мне ту или

иную походку, выражение, жест.

Одно могу сказать наверное -— во многих своих героях, даже в умудренных жизнью, у

б

еленных сединами людях, мне хочется открыть зрителю какие-то наивные, деточкинские, что ли, черты...

...Помните, как у Шекспира:

кем бы ни были его герои, где бы они ни действовали — в Падуе, в Вероне ли,

иль в Пизе, — они унаследовали дух, плоть, манеру раскатывать мысль и сам язык у англичан.

В какие бы костюмы ни рядились его персонажи, они — англичане. И это нисколько не обедняет их, напротив, ими

п

риобретается еще какое-то измерение — пласт, в котором это смещение позволяет национал

ьному гордо и дерзко пребывать

в общечеловеческом — в мире.

В каком-то маленьком кинотеатре в Чили, вмещавшем 500—6дО человек, не более, показывали Гамлета

…

Кругом было пусто, вернее,

п

устынно и совсем почему-то безлюдно.

Не верилось, что где-то могут люди сидеть и смотреть фильм, что вообще может собраться

какое-то количество желающих смотреть

этот фильм, а затем

и разговаривать о нем, о Советском Союзе, о Шекспире, Чехове и о нас, советских людях. В этом мнении я укрепился

после того, как представитель кинокругов Вальпараисо

с гордостью указал на афишку, написанную от руки, правда, печатными буквами, что после просмотра фильма состоится встреча и беседа с исполнителем роли

Гамлета — советским актером Иннокентием Смоктуновским.

Было совсем темно.

Гамле

та выносили из стен Эльсинора.

Мощно и торжественно звучала музыка Шостаковича. Мы адаптировались в темноте и с удивлением обнаружили переполненный людьми зал. Многие ст