Соколова Е.Е. - 13 диалогов о психологии

А.: Итак, идеал философа — невозмутимость. А она достигается путем избавления от всяческих страхов. Это в твой — психотерапевтический — огород камешек. Уже тогда разрабатывались фактически психотерапевтические приемы

борьбы со страхами, например со страхом болезни или смерти. Но что особенно интересно — Эпикур, не придерживаясь концепции бессмертия души, показывает, что освобождение от страха смерти возможно и с позиций материализма.

Эпикур: Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее или дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения… Глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причинит страдание, когда придет, но потому, что она причиняет страдание тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как, когда мы существуем, смерть еще не присутствует; а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют [Там же, с. 126]. А.: Человек боится еще, по Эпикуру, богов. Но и их бояться не надо: они находятся в “междумирьях”, то есть в промежутках между мирами, и не вмешиваются в жизнь смертных. Материалистическое учение Эпикура о мире и душе, может быть, не получило бы такого отзвука в истории философии, если бы не гениальная поэма “О природе вещей” продолжателя дела Эпикура, уже римского поэта, Тита Лукреция Кара. Сам Эпикур, по общему мнению, писал далеко не блестяще. Удивительно, что эта поэма дошла до нас. И я думаю, что благодаря поэтическому слову Лукреция основные доказательства материализма приобрели такую же убедительность, что и рассуждения идеалистов благодаря диалогам Платона.

С:Яо нем ничего не знаю.

А.: И никто не знает. Историки философии шутили, что девиз эпикурейства “проживи незаметно” Лукреций истолковал столь буквально, что не оставил после себя никаких сведений о самом себе. Нет даже уверенности в том, был ли он свободным гражданином или рабом. Известно только, что умер он довольно рано и, по-видимому, из-за какого-то душевного расстройства, может быть, покончил жизнь самоубийством в припадке безумия, и что благодаря знаменитому политическому деятелю Рима Цицерону стала известна эта

92 Диалог 2. Первая научная гипотеза древнего человека

его поэма. Цитировать ее можно бесконечно. Вот как Лукреций доказывает в поэме

смертность души.

Лукреций:

Но ведь ни глаз, ни ноздрей, ни руки у души не бывает,

Ни языка, ни ушей, раз она отделилась от тела;

Значит, ни чувства, ни жизнь без тела для душ невозможны…

Кроме того, коль душа обладает бессмертной природой,

И поселяется в нас, при рождении в тело внедряясь,

То почему же тогда мы не помним о жизни прошедшей,

Не сохраняем следов совершившихся раньше событий?

Ибо, коль духа могла измениться столь сильно способность,

Что совершенно о всем миновавшем утратил он память,

Это, как думаю я, отличается мало от смерти,

И потому мы должны убедиться, что бывшие души

Сгибли, а та, что теперь существует, теперь и родилась…

В собственность жизнь никому не дается, а только на время.

Ты посмотри: как мало для нас значенья имела

Вечного времени часть, что прошла перед нашим рожденьем…

[25, с. 109-119].

А.: Напоследок — для собственного удовольствия — я тебе прочту еще один отрывок из Лукреция, который кое-что может сказать тебе о психологии людей, охваченных страстью. Лукреций говорит о “любовном ослеплении”, когда человек, влюбившись в другого, видит достоинства там, где одни недостатки. Лукреций:

Черная кажется им “медуницей”, грязнуха — “простушкой”,

Коль сероглаза она, то “Паллада сама”, а худая -

“Козочка”. Карлица то — “грациозная кошечка”, “искра”;

Дылду они назовут “величавой”, “достоинства полной”;

“Мило щебечет” заика для них, а немая — “стыдлива”;

Та, что несносно трещит беспрестанно, — “огонь настоящий”;

“Неги изящной полна” тщедушная им и больная;

“Самая сладость” для них, что кашляет в смертной чахотке;

Туша грудастая им — “Церера, кормящая Вакха”;

Если курноса — “Силена”, губаста — “лобзания сладость”

[Там же, с. 155].

А.: Да, с юмором у древних было не слабо! Кстати, Лукреций подметил, что страсть — или эмоция в широком смысле — действительно позволяет человеку иначе смотреть на мир, но для самого Лукреция любовная страсть — скорее нечто негативное, искажающее истинный облик любимого человека. Писатели и психологи, позже посвящавшие любви свои произведения, говорили, что, наоборот, человек не приписывает любимому достоинства, а открывает их в нем. Впрочем, мы отвлеклись. С: Кажется, ты хотел говорить еще о стоицизме. 2. Стоицизм