Агафонов Николай - Иоанн Дамаскин

— Мне нравится твое умение рассуждать логично. Хорошо, я подумаю над твоей просьбой.

— Да приумножит Господь дни твоего царствования! — воскликнул Иоанн, обрадованный надеждой, что его миссия может так быстро и легко разрешиться.

Юстиниан неожиданно встал и направился к каменным перилам террасы. Иоанн, поднявшись, последовал за ним. Император дошел до балюстрады и облокотился на нее. Затем, глядя в море, он тихо заговорил, как бы не обращаясь ни к кому:

— Мой отец правил царством шестнадцать лет, мне же одним отшельником было предсказано, что я буду царствовать так же долго, как и мой отец. Десять лет я уже на троне, так что, если верить предсказанию, то мне осталось шесть лет, а у меня даже нет наследника. Моя жена умерла, оставив мне только дочь. В свои двадцать шесть лет я уже, словно старик, рассуждаю о бренности славы и суетности земного бытия.

Сказав это, Юстиниан замолчал, продолжая глядеть в морскую даль. Иоанн встал рядом с императором, и вдруг у него пропала всякая неловкость, он уже не чувствовал, что стоит рядом с грозным владыкой. Перед ним был лишь одинокий человек с такой же вопрошающей и ищущей душой, как и его собственная. И Иоанн заговорил так, как разговаривал бы с простым собеседником:

— Мне представляется, что человек должен рассуждать об этих вещах всегда. Во всяком случае, с того времени, как эта дарованная Богом способность открывается в нем. Меня уже сейчас угнетает мысль, что мне уготована участь служения при дворе халифа. Как бы я хотел уйти в монастырь вслед за моим учителем, преподобным Космой! Но отец об этом и слышать не хочет. Он говорит, что мой долг — продолжать дело Мансуров. Душа моя жаждет одного, а повиновение родителям требует другого. Я понимаю, что по заповеди Божией должен почитать отца своего и помогать ему нести службу государеву. Но в Евангелии я вижу другой пример, когда апостолы тотчас оставили лодку и отца своего и последовали за Христом.

Юстиниан снисходительно усмехнулся:

— Оставаясь с отцом, ты все равно живешь со Христом. От тебя же никто не требует отречения. Просто уязвляется твоя душа, не имея возможности исполнить свое хотение. Вот если бы любовь к отцу требовала отречения от Христа, тогда надо было бы выбирать между любовью к Богу и любовью к родителю. Для христианина выбор ясен, потому как он помнит: «Кто возлюбит отца или матерь более Меня, не достоин Меня».

На какое-то время Юстиниан замолчал, а потом снова продолжил:

— Вспоминаю, как в отроческие годы, слушая на Страстной неделе чтение Евангелия, я всем сердцем негодовал на мучителей Христа. «Почему же, — думал я, — Он, повелевающий бурями, не разметал в пух и прах своих преследователей?! Не стер их в порошок! Ведь как было бы хорошо, если бы Христос, поразив своих противников, воссел бы на трон Давида, мудро управляя всем миром, наказывая злых и поощряя добрых». Но потом, когда повзрослел, я понял, что через Свою смерть Господь сделал гораздо больше, Он победил диавола, победил саму смерть. В каждом возрасте приходит своя мера понимания. Но даже теперь я все равно не могу понять: почему, воскреснув, Он не явился первосвященникам, не явился Пилату, Своим мучителям, чтобы показать им всю несправедливость их деяний, подлость и злобу их ничтожных душ? Представляю, как бы они, корчась от страха, ползали в ногах у Христа, умоляя о пощаде. Они, которые не верили во Христа, теперь бы наверняка поверили и покорились Ему. Ведь согласись, Иоанн, что это было бы справедливо и назидательно для других. Но Христос почему-то этого не сделал.

— Я думаю, — сказал взволнованно Иоанн, — Христос не явился Своим мучителям по той же причине, по которой Он все же явился отрекшемуся от Него Петру и не верившему в Его воскресение Фоме. Ведь и Петр, и Фома любили Христа и жаждали встречи с Ним. Если бы воскресший Христос явился Своим гонителям в Своем Божественном величии, они бы тоже покорились Ему. Но покорились бы только из страха, а там, где страх, там нет любви. Без любви нет спасения.

— А разве не страх нужен людям? Ведь именно страх управляет всей жизнью, а не заповедь любви. Страх неотвратимого наказания, на котором зиждется заповедь Моисея: «Око за око, зуб за зуб». Только эту заповедь и можно назвать справедливой. Я, василевс ромеев, поставлен Богом, чтобы уберечь царство от внутренних смут и защитить от внешних врагов. И мне для этого необходима сильная армия. На содержание армии нужны деньги. Все подданные моей империи хотят жить в мире, и все надеются, что василевс их защитит. Но при этом ни один подданный не хочет добровольно и честно платить налоги. Мне приходится силой и принуждением собирать эти налоги, предавая наказанию нерадивых. И вот для моих подданных я — кровожадный зверь. Если же я начну проявлять к ним любовь и прощать, то завтра эта любовь обернется бедствием для них же самих. И они все равно будут платить налоги, но уже сарацинам или болгарам. Так что же, ты считаешь, надо делать василевсу: править по законам Ветхого Завета и сохранить государство или жить по заповедям Христа и окончательно погубить государство на радость всем его врагам?