Admin - РОТА СТРЕЛКА ШАРПА

Тереза гладила его по груди, затем обняла. Её пальцы коснулись заросших рубцов на спине Шарпа:

- Ты нашёл тех людей, что секли тебя?

- Не всех, - много лет назад рядовой Шарп был несправедливо подвергнут телесному наказанию.

- Как их звали?

- Капитан Моррис и сержант Хейксвелл.

- Ты найдёшь их?

- О, да.

- Они будут мучиться?

- Очень.

- Хорошо.

Шарп усмехнулся:

- Я думал, христиане прощают своих врагов.

Она пощекотала его волосами:

- Только после того, как убьют их.

Испанка посмотрела ему в глаза:

- Ты не христианин.

- Зато ты – да.

Тереза помрачнела:

- Святоши не любят меня. Говорить по-английски я училась у священника, отца Педро. Он был ничего, но прочие… - она плюнула в огонь – Они не допускают меня к мессе. Потому что я плохая.

Девушка разразилась длинной испанской фразой, выражавшей её мнение о попах. Выплеснув эмоции, Тереза села и оглядела комнату:

- Те свиньи должны были оставить нам хоть немного вина.

- Мне не попадалось.

- Ты не искал. Ты думал, как бы побыстрее залучить меня под одеяло.

Встав, она принялась рыскать по комнате. Шарп следил за ней, любуясь хищной грацией её сильного и стройного тела. Тереза открывала шкафы и выбрасывала на пол их содержимое.

- Видишь, - в руках она держала бутылку, - Вино у лягушатников есть всегда.

Перехватив его взгляд, Тереза посерьёзнела:

- Я изменилась?

- Нет.

- Ты уверен? – она встала перед Шарпом, обнажённая.

- Я уверен. Ты бесподобна, - он недоумевал, - А что могло измениться?

Она села к нему, выдернула пробку, понюхала горлышко и поморщилась:

- Ужасно! – отхлебнув, Тереза передала бутылку Шарпу.

- В чём дело?

Похоже, она, наконец, созрела для разговора с ним. Испанка выдержала паузу:

- Вы идёте в Бадахос?

- Ну, да…

- Это точно? – было видно, что ответ очень важен для неё.

Шарп пожал плечами:

- Армия идёт туда. Нас же могут отослать в Лиссабон или оставить здесь. Я не знаю. А что?

- Я хочу, чтобы ты попал в Бадахос.

Шарп ждал продолжения, но она молча смотрела в огонь. Он сделал глоток. Вино было кислым. Накинув Терезе на плечи одеяло, стрелок осторожно спросил:

- Зачем?

- Потому что я буду там. – она произнесла это без всякого выражения, будто её пребывание в стенах захваченной французами крепости само собой разумелось. – С апреля я жила там, Ричард.

- В Бадахосе? Скрывалась?

- Нет. Они знали меня не как ”La Aguja”, а как Терезу Морено, племянницу Рафаэля Морено, торговца кожами. Дядя Рафаэль – брат моего отца, - она горько усмехнулась, - Французы даже позволили мне оставить винтовку, представляешь? Чтобы я, в случае чего, могла защититься от этих ужасных гверильясов.

- Не понимаю.

Она поворошила штыком угли в очаге:

- В Бадахосе будет так же, как здесь?

- То есть?

- После штурма. Убийства, грабежи, изнасилования?

- Если французы не сдадутся, то да.

- Они не сдадутся. – Тереза взглянула на него. – Ты должен обязательно найти меня там.

Шарп кивнул, сбитый с толку:

- Хорошо. Но почему в Бадахосе-то?

Она ответила не сразу. Собака снаружи тявкала на сыплющийся с неба снег.

- Ты разозлишься.

- Не разозлюсь.

Тереза кусала губы, потом взяла его руку и, просунув под одеяло, положила себе на живот:

- Он стал другим?

- Нет, - Шарп гладил её кожу, ничего не понимая.

- Я родила ребёнка.

Его рука замерла. Она обречённо вздохнула:

- Я предупреждала, ты разозлишься.

Шарп, наконец, обрёл дар речи:

- Ребёнок? Какой ребёнок?

- Твой. Наша дочь. – слёзы брызнули из её глаз, и она уткнулась ему в плечо:

- Она больна, Ричард, очень больна, её нельзя перевозить.

- Наша дочь? Моя? – смятение, вот что он чувствовал. Смятение и неожиданно для себя – радость, - Как ты назвала её?

Она робко смотрела на него полными слёз глазами:

- Антония. Так звали мою мать. Мальчику я бы дала имя Рикардо.

- Антония. – он попробовал имя на вкус, - Мне нравится.

- Правда? И ты не сердишься?

- Почему я должен сердиться?

- Дети – обуза для солдата.

Он привлёк её к себе и поцеловал, как тогда, в первый раз, только теперь их не заливал дождь, и не рыскали вокруг в поисках брода уланы.

- Сколько ей?

- Семь месяцев. Она ещё очень маленькая.

Шарп попробовал вообразить себе её. Крохотная, больная, беззащитная внутри вражеской твердыни. Его дочь.

- Я боялась, ты разозлишься.

- Разозлюсь? Нет…

Дочь? Его? И эта женщина – мать его дитя. Он тонул в водовороте эмоций, а слов, как назло, опять не хватало. У него появилась семья. Последний раз от этого слова веяло теплом больше тридцати лет назад. Потом умерла его мать, и Шарп привык к тому, что ему не о ком заботиться и на него всем плевать. И вот всё изменилось. Он прижал к груди Терезу крепко-крепко, чтобы она ни в коем случае не увидела его глаз. У него есть семья.