Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода- 2006

В России марксизм сразу же укрепился по причине скорее психологической: после стольких неудач в революции, он давал уверенность в ее чуть ли не автоматической, запрограммированной в истории победе. Но и противники марксизма в России — народники — были людьми, обладавшими сильными аргументами, главным же тогдашним народником был Михайловский. Главный пункт народнической критики марксизма сводился к тому, что путь капиталистического развития отнюдь не является единственно мыслимым и возможным, тем более, в России, с ее восьмидесятью процентами крестьянского населения, причем — обладавшего землей. То есть в России не было того, что называлось тогда язва пролетарства. Социализм в России уже существует — это система крестьянских общин, и мешают его полному и справедливому осуществлению исключительно разного рода политические надстройки. С ними и призывали на борьбу народники. Революционный в Европе, в России социализм консервативен, писал Михайловский, он требует не насильственной ломки существующих общественных отношений, а сохранения и закрепления уже имеющихся. Поэтому, например, народники выступали за законодательное закрепление крестьянской общины.

Конечно, не следует считать их слепцами, не видевшими уже идущих в стране процессов капиталистического развития. Но народники не без основания думали, что такие процессы носят в России не столько объективный, сколько преимущественно спекулятивный характер, его поощряют власти всех рангов, греющие на этом руки. Народники отрицали спонтанность капиталистического процесса в России. И если всё же они ошибались тогда, то оказались стопроцентно правы сегодня. «Богатство народов», о котором писал отец политэкономии Адам Смит, в России богатством именно народа никогда не было: богатство в России — в руках государства, то есть разного рода чиновников, служилых людей, сегодня даже и военных. Или, как писал Михайловский, капитализм в России появляется там, где деревенский кулак споется с урядником.

Аренды, аренды хотят эти патриоты! — по слову гоголевского Поприщина.

Вот в таком историческом развороте Михайловский как бы заново приобретает немалый интерес — пусть даже ретроспективный интерес. Его субъективная социология с какой-то жестокой иронией оказывается верной на всех путях российской истории: и социализм квази-пролетарский ввели сверху, волей субъектов, и капитализм нынешний тем более. Опыт именно России доказывает, что никаких экономических законов нет; во всяком случае, таких, какие нельзя было бы нарушать. Экономика — что дышло.

Лично Николай Константинович Михайловский отличался тем еще, что очень хорошо писал. Его не сравнить с унылым Чернышевским, слишком серьезным Добролюбовым или, наоборот, слишком развязным Писаревым. Михайловский был мастером легко запоминающихся определений, крылатых слов. Правда-истина и правда-справедливость — это его дефиниция. Или «типы и степени развития». Европа — это низший тип на высшей степени развития, Россия, российская община — наоборот: высший тип на низшей степени.

Субъективизм социологии Михайловского, этическая окраска его мысли главный аргумент находили в критерии прогресса, им выдвинутым. Таким критерием может быть только благо личности, а не производительная мощь хозяйства, скажем. Цель истории — борьба за индивидуальность, по Михайловскому. Индивидуальность в прямом русском переводе — «неделимое». Отсюда такая формула прогресса у Михайловского:

Прогресс есть постепенное приближение к целостности неделимых и к возможно полному и всестороннему разделению труда между органами и возможно меньшему разделению труда между людьми. Безнравственно, несправедливо, вредно, неразумно всё, что задерживает это движение. Нравственно, справедливо, разумно и полезно только то, что уменьшает разнородность в обществе, усиливая тем самым разнородность его отдельных членов.

В этом смысле русский крестьянин может служить примером органического и правильного развития: он не включен в тотальную систему разделения труда, а всё, что ему нужно, способен сделать сам: и хлеб вырастить, и телегу починить. Поэзия и философия мужику не нужна; а коли так, то она никому не нужна, и есть праздная барская забава. Этот тезис — образец народнического мракобесия, как говорил Бердяев, — может и должен быть оспорен; но вот что в семье не нужно четырех автомобилей — это уж точно.

Радио Свобода © 2013 RFE/RL, Inc. | Все права защищены.