Radclyffe - Забытая мелодия любви

“Здесь же должна быть сирень?”

Анна испугалась, как Грэм узнала место. Ее способность ориентироваться на местности продолжала поражать Анну.

“Ты права, конечно. Она тут, но она так ужасно разрослась, что давно не цвела. Я ее обрезала. Через год или два она снова зацветет”.

Грэм облокотилась на трость и вздохнула. Столько всего исчезло! “Жаль. Она всегда была такой прекрасной, моей любимой, наверное, после роз”.

Анна накрыла своей рукой руку Грэм и прошептала: “Она вернется”.

Грэм покачала головой, выражение ее лица снова стало мрачным. “Есть вещи, Анна, которые если потеряешь, больше не вернешь. Бессмысленно пытаться. Это ведет лишь к еще большему разочарованию”.

“Я не согласна, - настаивала Анна. - Всегда нужно надеяться”.

Грэм молчала, когда они возвращались к дому. Она слишком хорошо знала, что со временем умирает даже надежда.

Хэлен принесла поднос в музыкальную комнату, как и каждый вечер, и поставила его на стол перед Грэм. Сегодня Грэм была погружена в свои мысли. Она держала в руке цветок, автоматически водя по лепесткам пальцами. Когда Хэлен развернулась, чтобы уйти, Грэм окликнула ее.

“Хэлен?”

“Да, дорогая?”

“Присядь на минутку, ладно?”

Удивленная необычной просьбой, Хэлен в ожидании присела. Хотя они с Грэм часто разговаривали, темы их бесед обычно были бытовыми. Грэм никогда не обсуждала свои сокровенные мысли и не спрашивала у Хэлен советов. Даже в детстве она обычно заявляла о своих намерениях, как тогда, когда она сообщила отцу, что не вернется в школу. И не вернулась. Ей было восемь лет.

“Выпьешь шампанского?” - спросила Грэм, наполняя свой бокал из бутылки.

“О боже, ты же знаешь, какой дурой я становлюсь, когда выпью!”

Грэм улыбнулась. “Ты просто начинаешь больше говорить, ты не дура”.

Хэлен научилась аккуратно касаться руки Грэм.

“Все хорошо, дорогая? Ты хочешь о чем-то поговорить?”

“Об Анне, - ответила Грэм через мгновенье. - Как думаешь, она здесь счастлива? Наверное, молодой женщине очень одиноко жить так далеко от города, от друзей”.

Хэлен знала женщину, сидящую перед ней, с самого дня ее рождения. Она была свидетелем ее триумфа и трагедии.Она видела, как та закрывает свое сердце, душу и талант в пустых комнатах этого дома уже десять лет. Это был первый раз за все десять лет, когда Грэм поинтересовалась другим человеком, заметила его настолько, чтобы поинтересоваться его счастьем. Присутствие Анны вывело Грэм из самоизоляции, и это было почти что чудом. Хэлен осторожно подбирала слова.

“Кажется, ей здесь нравится, Грэм. Я уже забыла, каково здесь было до ее приезда”.

Грэм сделала нетерпеливый жест. “Я тоже. Но дело не в этом. Ярдли - наш дом, мы сами его выбрали, эту жизнь, ты и я. Анна не выбирала. Мы не должны злоупотреблять ее добротой и заботой”.

Хэлен показалось, что она догадывалась, что на самом деле волновало Грэм. Анна была необычной женщиной. Она уважала талант Грэм, осознавала ее былую популярность, но, тем не менее, не была этим ошеломлена. В жизни Грэм было немного людей, которые осмеливались предлагать ей дружбу. Ее импозантная личность и публичность персоны практически не допускали обычных отношений. Люди либо боялись ее напора, ее характера, или им было что-то нее нужно. У нее было много поклонников и много потенциальных друзей, но редко кто-то хотел узнать ее по-настоящему. Личные отношения Грэм чаще всего были источником ее самых сильных разочарований. После стольких лет в одиночестве она с недоверием относилась к любому проявлению близости.

“Грэм, Анна - взрослая женщина. И в жизни она принимала много сложных решений. Решиться на развод тяжело, даже когда брак не самый удачный, и я представляю, как нелегко ей пришлось одной снова строить свою жизнь. Но она сильная и независимая, и она знает, чего хочет. Она тут, потому что сама так хочет, и если она станет несчастной, думаю, она сама сможет об этом позаботиться. Не думаю, что есть, о чем переживать”.

Грэм заметно расслабилась. “Хэлен?”

“Да, дорогая?”

“Как она выглядит?”

Хэлен понимала, как тяжело было Грэм задать этот вопрос. Грэм знала описание каждого предмета одежды в своем гардеробе, и настаивала на том, чтобы после чистки вещи возвращали в определенном порядке. Она никогда не просила помощи, чтобы одеться, никогда не просила помощи, чтобы поесть, вообще никогда не просила о помощи. Единственным ее требованием, исходящим из того, что она не видит, было не передвигать мебель. Было невероятным то, что она так прямо напомнила о своей слепоте.