Unknown - ИСТОРИЯ 5-Й ТАНКОВОЙ ДИВИЗИИ СС «ВИКИНГ»

Среди взятых нами пленных было четверо татар, которые вызвались стать нашими «добровольными помощниками» [625] . Немцы взяли их на довольствие, и они рыли для нас окопы. Обычное дело, такое бывало и раньше. Пленные у нас работали даже водителями, поварами и механиками. Но с этими татарами все вышло по-другому. Спали они в той же самой землянке, что и солдаты вермахта из соседнего с нами артиллерийского дивизиона. Так эти болваны, когда ложились спать, спокойно развесили у себя над головой свои заряженные автоматы – чтобы, в случае чего, были под рукой. Так что вы думаете? Ночью татары завладели автоматами артиллеристов, перестреляли всех, кто спал в ту ночь в землянке, и удрали к своим. С тех пор нам было строжайше запрещено держать военнопленных на передовой. Всех пленных отправляли в тыл, и всю работу приходилось делать самим. С тех пор я как-то невзлюбил татар[626].

Передовая линия нашей обороны располагалась прямо перед лесом, днем и ночью патрулируемым красноармейцами. Перед неприятельскими позициями располагались минные поля. Мы намеревались атаковать в западном направлении, но сначала нужно было разделаться с этими Иванами. Их командный пункт и штаб-квартира находились в небольшом поселке, расположенном неподалеку. К нам тогда как раз прислали нового командира, переведенного из полка Вестланд . Он приказал сразу же атаковать.

Начав атаку, мы удивились тому, как слабо большевики сопротивляются. Создавалось впечатление, что у них на вооружении была только легкая артиллерия. И лишь приблизившись к ним на 100-200 метров, мы поняли, в чем дело. Они перебросили почти все свои наличные силы на наш левый фланг. Не меньше дюжины советских танков с ревом ползли туда, где слева от нас занимала позиции наша 2-я рота. У наших товарищей не было никаких шансов. Танки их всех передавили. Я думаю, вряд ли кто из них уцелел. Моя рота выжила лишь потому, что оказалась скрытой лощиной на нашем правом фланге. Наш командир увидил атаку в бинокль, и сразу же наши 88-миллиметровые орудия открыли огонь. Артиллеристы подбили почти все советские танки прямо через башни.

Связной, которому удалось подобраться к самому селению со стороны небольшой долины на нашем правой фланге обратил наше внимание на неприятельское пулеметное гнездо. Мы оторвались от атакующих танков, укрылись в пустом кульверте (водопропускной трубе – В.А.) и открыли огонь, пока не уничтожили пулеметное гнездо. Мне особенно запали в память два эпизода этого боя. Во-первых, как один из наших унтерфюреров безостановочно бежал вперед, стреляя на ходу, а потом получил пулю в лоб. Он сделал поворот на 180 градусов и упал, но продолжал строчить из автомата, пока не ударился всем телом о землю – и только тогда прекратил огонь! Во-вторых, как на нашем пути вдруг выросла гигантская скирда. Скирда как скирда, на первый взгляд – ничего особенного. Как вдруг эта скирда пришла в движение, развалилась, и из сена появился танк Т-34. Советский танк поехал вдоль сельского кладбища. Я увидел, как молодой оберштурмфюрер, укрывавшийся среди могил, молниеносно выскочил из укрытия, подбежал к танку сбоку и прикрепил к нему магнитную мину. Взрыв показался мне просто огушительным.

Помню, как чуть позднее я, скорчившись в три погибели, сидел в кульверте, с минометом, готовым к бою, и разглядывал красных в бинокль. Они были как на ладони, особенно одна пушка, с которой я решил начать. Только я собрался шарахнуть по этой пушке, как вдруг сбоку от меня прогремело несколько выстрелов. Сперва я подумал, что это красные, и собрался дать стрекача. Но потом я обернулся и увидел жерло 75-миллиметровой противотанковой пушки. Пороховыми газами от пушечного выстрела мне опалило всю щеку. Наш артиллерист, паливший по красным, сосредоточил все свое внимание на противнике, не отрывая глаз от прицела, и просто не заметил моего присутствия. Я был очень зол на него по двум причинам. Во-первых, он подбил ту пушку, которую я выбрал для себя, а во-вторых, я почти оглох на правое ухо. Это ухо потом причинило мне немало беспокойства. Горячие пороховые газы обожгли его, дойдя до барабанной перепонки. Туда проникла грязь, ухо воспалилось, образовался нарыв, который, однако, к счастью, прорвался наружу, так что его даже не пришлось вскрывать. Но это было уже потом, а в тот момент я о последствиях даже не думал.

Мы увидели, что красные поспешно отходят вверх по склону холма. Мы поднажали и после короткого боя заняли деревню, где смогли немного передохнуть. Потом появился наш оберштурмфюрер и вызвал меня к себе. Он сердечно поздравил меня и сообщил радостную весть. Я получил направление на учебные фюрерские курсы в Бад-Тёльцское юнкерское училище СС. Другой бы на моем месте, возможно, обрадовался, но я вежливо отказался. Я сказал, что сыт фронтовой жизнью по горло, что подряжался служить по контракту всего год, а в действительности служу вот уже два с половиной года. Он стал меня уговаривать принять предложение. Спрашивал, не стыдно ли мне бросать товарищей в беде, отражающих опасность, грозящую арийской расе. Предлагал хорошенько подумать и обсудить все еще раз с ним за бутылочкой французского коньяка. Но, выслушав мои решительные возражения, вдруг широко улыбнулся, признался, что пошутил, и достал из кармагна пачку бумаг. Это были документы о моем увольнении из Ваффен СС в связи с истечением контракта. Ничего себе шуточки, подумал я, но вслух ничего не сказал и со спокойной душой распил с ним обещанную бутылку коньяку[627].