Гай Крисп - Историки Рима

Что касается политических воззрений Тацита, то их, пожалуй, легче всего молено определить в негативном плане. Тацит, в соответствии с государствоведческими теориями античности, знает три основных типа государственного устройства: монархию, аристократию и демократию, а также соответствующие этим основным типам «извращенные» формы. Строго говоря, Тацит не отдает предпочтения и даже отрицательно относится ко всем трем видам правления. Монархия не устраивает его, поскольку не существует достаточно надежных средств для предотвращения ее перехода («вырождения») в тиранию. Ненависть же к тирании пронизывает все произведения Тацита, что и дало основание еще Пушкину назвать римского историка «бичом тиранов». Весьма скептически и, по существу, не менее отрицательно относится Тацит к аристократическому «элементу» римского государственного устройства, то есть к сенату, во всяком случае, к современному ему сенату. Ему претит раболепие и подобострастие сенаторов перед императорами, их «отвратительная» лесть. Весьма невысокого мнения он и о римском народе, под которым Тацит традиционно понимает население самого Рима и про которое он презрительно говорит, что «у него нет других государственных забот, кроме заботы о хлебе» («История», 4, 38), или что оно «обычно жаждет переворотов», но в то же время ведет себя слишком трусливо («Анналы», 15, 46).

О своем политическом идеале Тацит нигде прямо не заявляет, но, судя по некоторым его намекам и косвенным высказываниям, этот идеал лежит для него в прошлом, выступая в несколько туманных и весьма приукрашенных образах древнейшей римской республики, когда в обществе якобы царили справедливость, добродетель и равенство граждан. В этом отношении Тацит малооригинален — «золотой век», эпоха расцвета Рима, относимая одними к более, другими к менее отдаленному прошлому (но всегда — к прошлому!), это — общее место ряда историко-философских построений античности. Более того — картина расцвета римского государства, господства mores maiorum и т. п. выглядит у Тацита, пожалуй, даже более бледно, более общо и неопределенно, чем у некоторых его предшественников (например, Саллюстия, Цицерона). Политический облик Тацита был, в свое время, очень метко определен Энгельсом, который считал его последним из староримлян «патрицианского склада и образа мыслей». 1

Тацит — один из наиболее прославленных в веках деятелей римской культуры. Но, конечно, эта слава заслужена не столько Тацитом-историком, сколько Тацитом-писателем. Он — выдающийся мастер развертывания и описания драматических ситуаций, его характерный стиль, отличающийся сжатостью, асимметричностью построения предложений, его характеристики и отступления, весь набор приемов опытного ритора и оратора — все это превращает повествование историка в чрезвычайно напряженный, впечатляющий и вместе с тем высокохудожественный рассказ. Таков Тацит — писатель, драматург. Если же говорить о Таците-историке, то его следует расценивать как типичное явление римской историографии: по своим «программным установкам» он не в меньшей, а, пожалуй, даже — в силу блестящего таланта писателя — в большей степени должен быть отнесен, как и его знаменитый предшественник Ливий, к представителям так называемого художественно-дидактического направления.

Как и Ливий, Тацит считает, что основная задача историка заключается не в том, чтобы развлекать или забавлять читателя, но наставлять его, приносить ему пользу. Историк должен являть на свет как добрые дела и подвиги, так и «безобразия» — одно для подражания, другое — для «позора в потомстве». Эта морально-дидактическая установка требует прежде всего красноречивого изложения событий и беспристрастия (sine ira et studio — без гнева и приязни).

Что касается анализа причин описываемых им событий, то Тацит и здесь не выходит за пределы обычных представлений и норм: в одних случаях причиной оказывается прихоть судьбы, в других — гнев или, наоборот, милость богов, события часто предваряются оракулами, предзнаменованиями и т. п. Однако нельзя сказать, чтобы Тацит придавал безусловное значение и сам непоколебимо верил как во вмешательство богов, так и во всякие чудеса и предзнаменования. Подобные объяснения причин исторических событий носят у него скорее привычно традиционный характер, и поневоле создается впечатление, что историка не столько интересовал и занимал анализ причин, сколько возможность ярко, впечатляюще и поучительно изобразить самые события политической и военной истории Римской империи.