Иван Сабило - Мастер

- Уже не устраивает. И неопределённое™ нет.

- А подробнее?

Виктор повздыхал, помялся, но всё же рассказал, что с ним происходит. И про деревенскую учительницу не умолчал, надеясь, что Лёша посоветует, как быть. Но Лёша ничего советовать не стал, только заметил:

- Не теряйте равновесия, Виктор Алексеевич, а я буду ждать развития событий.

***

Они вошли в баню, взяли билеты и поднялись на второй этаж. Народу было полно, пришлось постоять, но недолго. Купили веники, разделись до крестов и на­правились в мыльную. Как всегда, завидев две колоритные фигуры, на них стали посматривать мужики. Те, что худосочны и малы, со скепсисом, а те, что по своей комплекции под стать мастеру и его другу, с любопытством.

Они тоже мельком взглянули на своё окружение. Сразу бросилась в глаза раз­ница между пожилыми и молодыми. У пожилых - чистая кожа, без наскальных рисунков. А молодые, как правило, в татуировках. Тут и портретная галерея - женщины, сфинксы, русалки, девушка-змея, свернувшаяся кольцом вокруг то ли меча, то ли кинжала. Тут и Сталин на левой стороне груди молодого одноногого парня, который пристроился со своим тазиком у кранов с водой, положив костыль на подоконник.

Но зато на многих - молодых и стариках - кресты. Защищённые, значит. И то хорошо. Значит, способны и защищать.

Они расположились на свободных местах возле душевых. Ополоснулись го­рячей водой скамейки, набрали в тазики воды, утопили в них веники, чтобы рас­парились, и отправились в парилку прогреваться.

- Надо утром ходить, когда влажность почти нулевая, - сказал Виктор.

- Сойдёт и так, - ответил Лёша и открыл дверь.

Ух, радость! Мужиков немного, но и дышится с трудом даже внизу - так на­поддавали. Виктору и Лёше в первый свой заход не надо сразу наверх. Поднялись на две ступеньки и встали. Прислушались. Басовито говорил тощий - в чём душа - старик:

- Я раньше по какому разряду делил женский пол? В детстве: эта девочка хоро­шая, а эта нет. Чуть подрос: эта девочка добрая, а эта нет. Ещё подрос: эта девушка красивая, а эта нет. Потом ещё подрос: эта женщина умная, а...

- Понятно, а теперь как ты их делишь? - со смехом поинтересовался борода­тый мужик, лёжа на скамейке.

- А теперь по-простому: на тех, что мне дают и что не дают.

Мужики засмеялись, а бородатый опять донимает:

- Неужели находятся такие, что отказывают?

- А то! И не только мне. Вряд ли сыщешь мужика, которому бы не отказали. Дамочки стали много о себе понимать. Им теперь мало просто мужика, им ещё нужно что-то от него получить.

- Но есть и такие, что не отказывают, а как у тебя с ними? - хихикнул молодой.

- Лет в семьдесят было неважно, а сейчас, когда изобрели подъёмный кран под названием «виагра», - сам удивляюсь. Не пробовал?

- А ему зачем? - включился третий, с большим животом и широченными пле­чами. - У него пока ещё тестостерона больше, чем мозгов.

Тут уже вся парилка не выдержала и захохотала. Виктор с Лёшей тоже засме­ялись, а молодой отчего-то покивал головой, спустился вниз и стал бросать ковш за ковшом в чёрную печную пасть.

- Хорош, кидала, а то всех сгонишь, - поморщился бородатый. Парень при­слонил ковш к стене и вышел из парилки.

- По-твоему, кто этот старик? - тихо спросил Виктор у Лёши.

- По профессии, что ли? Судя по связности речи, а значит, и мышления, ар­тист. И тембр голоса красивый, опереточный. Допускаю, что и сейчас подвизается в редких ролях на сцене.

- А я думаю - тренер. Может быть, занимался детьми, потому что вспомнил девочек и объяснил своё к ним отношение.

- Нет, сомневаюсь. Тренер в силу своей педагогической направленности не будет откровенничать на такую тему. Этика не позволит. Хочешь, спроси.

Виктор собрался это сделать, но тут заговорил ещё один мужик - молодой, с красным, разогретым лицом:

- Вот вы ведёте праздный разговор, а я вам - про другое, - он вытер лицо по­лотенцем, постелил его на лавку и сел. - Вот я отправил жену в роддом, в наш, питерский. Мы с ней питерские, в пяти-шести поколениях. Мои родичи и её роди­чи войну, блокаду пережили. Работали не покладая рук, отстраивали город. И мы с нею не сидим сложа руки. А положили её в палату, где шесть человек, правда, палата разделена перегородкой. А рядом, в соседней палате - двое, и обе чёрные, кавказки. И весь медперсонал только возле них крутится: чего изволите, что по­дать. Жена и её однопалатницы возмущаются, но тихо, чтоб не сотворили чего с их новорождёнными. Дожили, твою мать. В родном городе чужие.

Лёша взглянул на Виктора, потом на мужика: