разведка - ИВАН БОРОДУЛИН

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

ч п

Мы подходили к своему переднему краю, когда по­валил густой снег и разыгрался сильный северо-запад­ный ветер. Это нас не удивило и не встревожило: север остается севером, и пурга для него не диковинка. Одна­ко, выбравшись из траншеи, мы ослепли — буран засти­лал глаза и все вокруг. Двинулись гуськом, почти ка­саясь друг друга.

Согласно намеченному плану, группа захвата должна присоединиться на островке к группе прикрытия к два­дцати трем часам. А мы вот уже третий час кружим в не­проглядной снежной пелене и не можем понять, где земля и где небо. Пробуем пустить ракету, но она, едва выскочив из ствола, тут же пропала в белесой мгле. Хуже всего угнетала неизвестность: где мы находимся в настоящее время? Может, в тылу противника, может, на ничейной земле, или, может, в своем тылу.

Не можем даже определить, что под ногами — лед озера или каменистый склон сопки,— все кажется ров­ным и гладким.

К четырем часам утра мы выбились из сил, но лечь и отдохнуть не могли — через несколько минут нас бы закрыло сугробами. Мы бредем, цепляясь друг за дру­га, бредем, не зная куда. Идущий впереди падает. На него валюсь я, на меня Ромахин. Иванов, чертыхаясь* держится за колено — оказывается, он наткнулся на ко­лючую проволоку. Это был верхний ряд проволоки за­граждения, почти полностью занесенного снегом. Минут

PAGE160

двадцать нам потребовалось, чтобы откопать рогатку и установить ее происхождение. Она была немецкой, к тому же только гитлеровцы ставили пружинистую стальную проволоку, наша была железной, мягкой. А когда мы обнаружили подвешенный немецкий фугас, исчезли последние сомнения: перед нами — вражеская оборона. Решили, что упускать такой случай нельзя, тем более, что теперь мы знаем, в каком направлении надо отходить к своим. Расстояние от проволочных загражде­ний до траншей обычно не превышает пятидесяти мет­ров. Пригнувшись, идем вперед. Ползти необходимости не было, так как снег по-прежнему валил густой стеной. В немецкую траншею попадаем несколько неожиданно, просто обваливаемся туда вместе со снегом. Слева от меня Иванов, справа Ромахин. Вдруг вижу, как Иванов бросается на дно траншеи и начинает возню. Одним прыжком подскакиваю, и тут же немец в маскхалате, освободившись на какое-то время из объятий Иванова, дает автоматную очередь. Ныряю под немца, чтобы, распрямившись, рывком выбросить его из траншеи, но в тот же момент получаю тяжелый удар по голове и па­даю. Очнувшись, вижу, что около меня хлопочет Рома­хин, а Иванов и Верьялов выволакивают фрица из траншеи.

Выбираемся из окопа и мы. Бежим следом и через минуту догоняем ребят. Они, поочередно меняясь, та­щат немца на спине. Со стороны окопов — ни одного выстрела. Видимо, исчезновение часового еще не обна­ружено, а его очередь из автомата осталась без внима­ния. Мало ли стреляют на войне?

Пурга начинала стихать, и, отойдя примерно с полки­лометра, мы остановились передохнуть. «Язык» мешком лежал на снегу и почти не подавал признаков жизни.

162

Кто-то из нас, кажется Крылов, обеспокоенно откинул с головы фрица капюшон маскировочного халата и зло, г какой-то болью в голосе, выругался. Мы подскочили и обомлели, на шапке-ушанке сидела красная звездочка. Наклонившись над неподвижным телом, мы не могли глянуть друг другу в глаза, ибо поняли, что взяли сво­его.

Бессилие и злость, обида, чувство непоправимой и страшной беды — все это чередовалось в душе. Как же мы могли так тяжело ошибиться?

Но что-то надо делать? Мы подняли бесчувственное гело солдата и почти бегом понесли туда, откуда две минуты назад убегали.

Через час мы сдали «пленного» в санитарную часть второго батальона и не уходили до тех пор, пока врач не осмотрел солдата. Врач сказал, что ножевая рана, нанесенная солдату, смертельна и он вряд ли выживет.

Ножевая рана? Откуда? Я считал, что солдата кто-то из наших ребят стукнул по голове, чтоб не кричал. И вдруг ножевая рана?

— Это я его,— опустил голову Дима Иванов.

Что же выяснилось? Когда я свалился от удара при­кладом, уставший за ночь Иванов, будучи не в силах травиться с часовым, пырнул его ножом. Сама рана была неглубокой, но, к сожалению, нож задел сонную артерию.

Как мы узнали, в санчасти солдат к вечеру пришел в чувство и перед смертью успел дать следователю по­казания, которые как-то оправдывали наши действия. Он сказал, что из-за сильной метели наблюдения не вел, прятался на дне траншеи, думал, что немцы в такую ночь не пойдут. Во всем виноват он сам, так как допу­стил на посту беспечность.