Гарин Олегович - Век Дракона

Несколько мгновений как будто бы ничего не происходило. Внезапно Давет схватился за горло и упал на колени. Распахнутым ртом он пытался сделать вдох, но видно было, что тело больше его не слушалось. Пальцы карманника скрючились, его словно корежили чьи-то невидимые, но не ведающие жалости огромные руки. Все это продолжалось от силы несколько мгновений, однако для охваченных ужасом рекрутов, казалось, прошли часы. Наконец, в последний раз дернувшись, он упал на затертые камни пола и больше не поднимался.

- Мне жаль, Давет, - Дункан снова поднял кубок. - Подойди, Джори.

- Дыхание Создателя! - рыцарь отступил на шаг, потом еще. Глаза его метались, как у безумного. - Нет! Вы не можете! У меня ведь жена… ребенок… Если б я только знал…

- Назад дороги нет.

- Нет! - сэр Джори выхватил меч, выставив его в сторону надвигавшегося на него Дункана с кубком. - Бесславная смерть - это слишком!

Дункан медленным движением отдал кубок в руки подскочившего Алистера и вытащил свой собственный меч, не отводя взгляда от пятящегося рыцаря.

- Опомнись, пока не поздно.

- Нет! - Джори прыгнул вперед, замахиваясь. Дункан легко, словно бы и не заметив, отбил его удар и, не дожидаясь следующего движения рыцаря, всадил свой клинок тому в живот. Брызнувшая кровь в единый миг осела на лице Дункана, его одежде, и даже на доспехах стоявшего в нескольких шагах от действа Айана.

- Мне жаль.

Чернобородый вытащил клинок, и, обернувшись, посмотрел в глаза последнему из Кусландов. Поняв без слов, Алистер вновь шагнул вперед, отдавая кубок старшему.

- Посвящение еще не закончено.

Айан бросил быстрый взгляд по сторонам. Он не был уверен, сможет ли он выстоять один против Дункана и Алистера, который наверняка присоединит свой меч к чернобородому. Хотя… стоило ли пробовать?

Он принял в руки оказавшийся неожиданно тяжелым кубок, на дне которого плескалось… Айану хватило и запаха. Стараясь не дышать, он поднес ко рту, прикрыл глаза и - опрокинул в себя все то, что там оставалось.

- Ради вящего блага да отдайся ты этой скверне…

Голос Дункана звучал как будто издалека. На миг Айану показалось, словно ему заткнули оба уха. В голове зашумело, сильно, еще сильней… разъяренное нутро вздыбилось, собираясь выбросить то, что Айан ему дал, и тому пришлось схватиться за горло, чтобы оставить все внутри. Из неоткуда пришла резкая, скручивающая боль, в единый миг сокрушившая кости и перекрутившая все мясо и жилы… Айан рухнул на каменные плиты, ударился головой, но не почувствовал этого, крича и самого себя не слыша, пытаясь вдохнуть - и не вдыхая. Перед его застеленными пеленой глазами все быстрее и быстрее замелькала бескрайняя серая степь, черные стены страшного и незнакомого города, сотни, тысячи лап, которые хватали его, мяли, комкали, душили и ласкали, тянули куда-то далеко и вниз, и сладкий зов, ужасный и прекрасный одновременно звучал и манил, обещая радость и покой, уют и единение… Айан видел морды миллионов тварей, они смотрели на него и хотели его - их соратника, их брата, часть их естества… Он растворялся в них, растворялся так, как капля дождя растворяется в озере с водой, как щепоть праха исчезает на ветру, как маленькая искра сливается с единым ревущим пламенем… И вот уже он был с ними, в них и частью них, и все утратило свою важность, кроме Зова, того, без чего раньше он мог жить, и эту проклятую жизнь теперь обязывался искупить своей кровью и кровью Врагов… Айан снова мог дышать, смотреть и слышать, и он был счастлив - так, как никогда раньше в той, другой, нелепой жизни. Могучие и многочисленные лапы братьев подхватили его и повлекли - куда? Он вскоре понял. Источник зова был уже рядом, еще чуть-чуть и… И перед ним из пустоты, таинственной и манящей, вспыхнули два изумрудных глаза. Айан подался вперед, всем естеством желая слиться с Ним, Тем, который звал и даровал Свободу… слиться, чтобы остаться навсегда, ведь только так было единственно правильным…

Чудовищный рев, рев ярости и узнавания потряс всю его преобразившуюся сущность. Братья, бросив его, разбежались в разные стороны, а самого Айана ухватило вновь, и понесло, дальше от Зова, от Него, от братьев и сладости упущенного счастья, понесло… куда? Но вмазало со всего размаха, с силой, болью и страданием. И - все прервалось. Он уже не был частью единого целого, не ощущал с собою братьев, не слышал сладостного зова. Все прошло, оставив вязкую горечь не сбывшегося и комканную боль во всем теле. В теле?