Лев Николаев - ПОД НЕМЕЦКИМ САПОГОМ

Одна женщина сказала мне, что в будке парикмахера скрывается один раненый красноармеец, которому далось убежать из военного госпиталя. Женщины кормят его, но никто не смеет забрать его к себе, так как на базаре рядом с будкой парикмахера висит приказ от 14 марта за подписью генерала Штаудинга: «Граждане, оказавшие помощь красноармейцам, будут расстреляны».

Я заглянул в будку через окошечко. Там сидел бледный, худой, грязный человек, ещё молодой. Одна нога находилась в гипсовой повязке, но она сильно распухла и красноармеец разрезал ножом гипсовую повязку.

Я условился с ним, что приду вечером, когда никого не будет на базаре, принесу ему гражданское платье и отвезу его к себе домой на тачке.

За тачкой я пошёл в музей анатомии. Отвёз тачку домой. В этот день я чувствовал себя ужасно, испытывал слабость и сильные боли в пояснице. Первоначально жена возражала против того, чтобы я привёз красноармейца к нам на квартиру, но затем согласилась с моими доводами, несмотря на огромный риск для всей семьи. Речь шла о том, что мы имеем право жертвовать собственной жизнью, но не жизнью двенадцатилетней дочки. Между тем, если немцы обнаружат у нас красноармейца, они несомненно расстреляют не только меня, но и мою жену и дочь. Кроме того я колебался идти мне или не идти из-за сильной слабости: мне казалось, что у меня не хватит сил, чтобы погрузить на тачку и довезти красноармейца. К вечеру, отдохнув, я решил отправиться на базар.

Пришёл я туда с тачкой. Базар был почти пустой. Красноармеец не мог вылезти через узкое окошечко. После того как он разрезал гипсовую повязку, его нога с переломом бедра сильно болела. Не помогли и те костыли, которые я ему принёс. Я влез через окошко в будку, помог ему переодеться в гражданское платье и стянул бинтом гипсовую повязку. Нужно было выбить дверь, чтобы он мог вылезти из будки. Я стал рубить дверь топором. Она была фанерной. Но сил у меня было мало и я не мог выбить двери. После десятиминутной работы я заявил красноармейцу, что дело не выйдет и что ему нужно пролезть через окошко. Он попробовал это сделать, но оказалось, что он не может держаться на ногах даже при помощи костылей. Я был очень встревожен: ходить по городу можно было только до захода солнца, а солнце было уже близко от горизонта.

В это время в окошке появилась голова эсэсовца и он спросил:

— Что вы тут делаете?

Я не растерялся и ответил:

— Я — врач. Меня прислали из больницы, чтобы забрать этого больного. К сожалению, я не могу высадить эту дверь.

Немец взглянул на меня с большим подозрением. Я был мало похож на врача. Пальто было грязное, воротник сильно порванный. Я был небритый. Кроме того было совершенно неправдоподобно, чтобы сам врач занимался высаживанием двери и возкой больного на тачке. Обычно с этой целью посылаются санитары.

Немец взглянул на красноармейца и его подозрения, по видимому, ещё усилились. К счастью, красноармеец успел переодеться в принесённое мною гражданское платье, но оно явно не подходило ему: рукава пальто были для него слишком короткими, позади на полу валялась военная шинель.

— Это красноармеец? — спросил немец.

— Нет, — ответил я, — это гражданский больной. Он был ранен бомбой и уже несколько дней сидит в этом случайном убежище. Нужно его срочно перевести в больницу.

— Документы у него есть? — спросил эсэсовец.

К моему удивлению, красноармеец протянул немцу какие-то засаленные бумаги. Это были липовые документы. При этом они были написаны на русском языке. Однако, вид каких-то документов, по видимому, успокоил немца.

Я решил пустить в ход лесть.

— Если бы я был такой сильный как вы, — сказал я, — я, конечно, легко бы выломал эту дверь.

Немец самодовольно улыбнулся.

— Мне ничего не стоит высадить её одним пальцем!

Пальцем он двери не высадил, но, взявши топор, довольно легко выломал несколько досок в нижней части двери. В ней образовалась дыра, через которую можно было протащить раненого. При помощи двух женщин я усадил красноармейца на тачку и повёз его.

На углу Сумской улицы нас остановил немецкий полицейский. Я показал ему документ о том, что я профессор. Моё знание немецкого языка и документ оказали благоприятное действие. Полицейский пропустил нас и не потащил в немецкую комендатуру для выяснения личности, как он первоначально намеревался.

Я довёз красноармейца домой и с помощью жены перенёс его на третий этаж в мою квартиру. Уложил его на диване. Характерно, что он до сего времени не сознался, что он красноармеец, хотя это вполне очевидно. Даже мне он продолжает говорить, что он крестьянин и был ранен бомбой, между тем как у него типичное пулевое ранение. Кроме того, гражданский больной не мог находиться на излечении в военном госпитале…