Татищевский антропологизм оригинально преломился в его классификации наук, которая не имеет аналогов в истории философии. Он исходил из «морального» разделения, выделяя науки «нужные», «полезные»; «щегольские» (или «увеселяющие»); «любопытные» (или «тщетные») и «вредительные». К первой группе относятся «речение» (язык), «домоводство» (экономика), медицина, юриспруденция, логика и богословие. Относительно последней сказано: «Что же свойств или обстоятельств Божиих касается, то наш ум не в состоянии о том внятно разуметь, да и нужды нет, ибо довольно, что я знаю и верю его быть всех вещей Творца…». Полезные науки суть те, которые прежде всего связаны с определенным родом занятий человека и поэтому подразделяются по профессиональному признаку; к ним принадлежит грамматика, иностранные языки, математика, история, география, ботаника и т. д. Сфера щегольских наук охватывает такие знания, как поэзия, музыка, живопись, танцы, вольтежирование. Татищев причислял эти науки к обычным ремеслам и замечал, что «знаменование же во всех ремеслах есть нуждно». Зато совершенно бесполезны человеку любопытные, или тщетные, науки (астрология, алхимия, хиромантия и проч.) и тем более вредительные (некромантия, чернокнижество). За занятия ими должны быть установлены телесные наказания.
«Филозофию» Татищев рассматривал в качестве высшей науки, науки наук, в которой синтезируется истинное знание. Она «не токмо полезна, но и нуждна» вере, и запрещающие философию либо сами невежды, либо подобно «злоковарным церковнослужителям» сознательно стремятся удержать в невежестве и раболепстве народ.
2. Классический период становления русского материализма связан с именем М.В. Ломоносова (1711–1765). Он был едва ли не первым русским мыслителем, с убежденностью осознавшим свое интеллектуальное превосходство над философскими кумирами Запада. Высоко ценя Декарта, Ломоносов писал о нем: «Славный и первый из новых философов Картезий осмелился Аристотелеву философию опровергнуть и учить по своему мнению и вымыслу. Мы, кроме других его заслуг, особливо за то благодарны, что тем ученых людей одобрил против Аристотеля, против себя самого и против прочих философов в правде спорить, и тем самым открыл дорогу к вольному философствованию и к вящему наук приращению». Позднее, в письме к Л. Эйлеру, характеризуя лейбнице-вольфовскую философию, он снисходительно заявлял: «Хотя я твердо убежден, что это мистическое учение должно быть до основания уничтожено моими доказательствами, но я боюсь опечалить старость мужу (X. Вольфу. — А.З .), благодеяния которого по отношению ко мне я не могу забыть; иначе я не побоялся бы раздразнить по всей Германии шершней-монадистов».
Тем не менее Ломоносов продолжал оставаться мыслителем-деистом, исповедующим теорию двойственной истины. Его привлекала методология древних отцов церкви — каппадокийцев, строго различавших творения и Творца, Бога и природу. «Создатель, — писал он, — дал роду человеческому две книги. В одной показал Свое величество, в другой Свою волю. Первая — видимый сей мир, Им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его зданий, признал божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая книга — Священное писание. В ней показано Создателево благоволение к нашему спасению». Мир веры и мир знания охватывают собственные сферы, не противореча и не мешая друг другу. «Обои обще удостоверяют нас не токмо о бытии Божием, но и о несказанных к нам Его благодеяниях. Грех всевать между ними плевелы и раздоры». В учении Ломоносова секуляризация науки, мирских знаний достигала своего высшего предела, и это открывало путь развитию материалистического мировоззрения.
Русский мыслитель не сводил познание природы к чисто эмпирической систематизации объектов и явлений внешней действительности; он шел от теории, логического обобщения, которое позволяло строить философию природы. Его прежде всего привлекала проблема материи. В этом сказалось влияние картезианства. Однако предложенное им определение философской универсалии лишено подражательности: «Материя есть то, из чего состоит тело и от чего зависит его сущность». Ломоносову удалось избежать отождествления материи и вещества, сведения материи к телесности, составлявшего базис натурфилософских построений западноевропейских мыслителей XVII-XVIII вв.
По мнению Ломоносова, именно материей обусловливается «все, что есть и происходит в телах». Он различал два вида материи: «собственную» и «постороннюю». «Материя собственная есть та, из которой состоит тело, а посторонней называется та, которая наполняет промежутки тела, не заполненные собственной материей». Никакого абсолютно пустого пространства не существует: мир заполнен целиком и представляет собой сочетание двух родов материи. Все изменения, происходящие в мире, связаны с процессами движения материи. Оно возможно потому, что тела обладают «порами», которые могут заполняться посторонней материей. Движение сводится к простому перемещению тел в пространстве: «…как все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что, сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому, так, ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте…» [9] Согласно Ломоносову, существуют три формы движения: 1) поступательное, когда все тело непрерывно меняет свое положение; 2) вращательное, когда тело, оставаясь в том же положении, вращается вокруг постоянной или переменной оси и 3) колебательное, когда тело на ничтожном пространстве движется взад и вперед частными чередованиями. Все остальные виды движения сводятся к этим трем формам.
. В целом материя вечна и неуничтожима; она всегда остается в пределах собственного наличного бытия. Для Ломоносова это означало, что мир самодостаточен и не нуждается в божественном вмешательстве. Природа изначально сотворена во всей своей необходимой полноте и действует на основании естественных законов. Она совершенно проста, но «тем паче всего удивительна, что в простоте своей многохитростна и от малого числа причин произносит неисчислимые образы свойств, перемен и явлений». Ломоносов производил гносеологическую секуляризацию «натуральных правд», т. е. природознания, упрочивая предпосылки развития русского материализма.
Читать дальше