Александр Замалеев - Лекции по истории русской философии

«Известно по летописям, что Новгород имел народное правление». Древнерусский вечевой строй укреплял демократизм Радищева, подталкивал его на создание собственного «проекта в будущем» — программы преобразования российской государственности на республиканских началах.

В проекте Радищева во главу угла ставилось «блаженство гражданское». Оно, во-первых, бывает внешним и преходящим, как, например, «тишина и устройство» государства, сила и могущество его войска. Но это блаженство непрочно и зависит от удачи или случая. Другое дело — блаженство внутреннее, которое держится на общем гражданском равенстве и уважении законов. Если в первом смысле Россия и кажется блаженной, то является ли таковой во втором? — спрашивал Радищев. Заслуживает ли уважения государство, «где две трети граждан лишены гражданского состояния»? «Можно ли назвать блаженным гражданское положение крестьян в России? Ненасытец кровей один скажет, что он блажен, ибо не имеет понятия о лучшем состоянии». Нетрудно представить, каким гневом вспыхивала Екатерина II, читая эти «предерзкие» рассуждения!

Что же подразумевал Радищев под «лучшим состоянием»? Прежде всего такое «первоначальное общественное положение», когда тот, кто обрабатывал землю, «имел на владение ею право». В России ничего этого не сохранилось. «У нас, — писал мыслитель, — тот, кто естественное имеет к оному право, не токмо от того исключен совершенно, но, работая ниву чужую, зрит пропитание свое зависящее от власти другого!». Отсюда и все беды общества: «принужденная работа дает меньше плода», а это препятствует «размножению народа». Но самое главное — рабство «опасно в неспокойствии своем», оно расшатывает царства. «Гибель возносится горе постепенно, и опасность уже вращается над главами нашими», — предупреждал Радищев.

Корень всех зол — рабство, и, не уничтожив его, невозможно создать «блаженство гражданское». Однако неволя одного сословия проистекала из привилегий другого, в данном случае дворянства. Поэтому вопрос стоял о лишении его права на владение крестьянами. Немногие в XVIII в. решались на подобные требования [8] Идея ликвидации крепостной зависимости повергала в ярость даже вполне просвещенных деятелей, таких как поэт и драматург А.П. Сумароков. «Сделать русских крепостных вольными нельзя, — утверждал он, — … будет ужасное несогласие между помещиков и крестьян, ради усмирения которых потребны будут многие полки; непрестанная будет в государстве междоусобная брань и вместо того, что ныне помещики живут покойно в вотчинах, вотчины их обратятся в опаснейшия им жилища». Сумарокову, судя по всему, и в голову не приходило, что опасность исходит именно от рабского положения крестьян, как на это указывал Радищев. . Первым среди них был Радищев, прямо заявивший о необходимости «умаления прав дворянства». «Полезно государству в начале своем личными своими заслугами, — писал он, — ослабело оно в подвигах своих наследственностию, и, сладкий при насаждении, его корень произнес, наконец, плод горький». Дворянство превратилось в совершенно бесполезное сословие, надменное и самолюбивое, лишенное благородства души и талантов. Ничего не давая обществу, оно только угнетает того, на ком держится все благо государства. «Варвар! — в сильнейшем негодовании восклицал Радищев. — …Богатство сего кровопийца ему не принадлежит. Оно нажито грабежом и заслуживает строгого в законе наказания».

Разрабатывая план освобождения крестьян, мыслитель допускал два варианта: постепенный, эволюционный и радикальный, революционный. Первый вариант состоял в том, чтобы по ходу дела само правительство запретило превращать крестьян в дворовую челядь, дало им звание гражданина, уравняло их в правах перед законом, организовало выборность судей, запретило наказание без суда, закрепило за крестьянами в постоянную собственность земельные наделы, жилище, сельскохозяйственный скот и инвентарь, разрешило крестьянам покупать в собственность землю и откупаться на свободу. Вместе с тем Радищев не питал особых иллюзий за счет «благородных побуждений» правительства и призывал самих крестьян взяться за разрешение своей проблемы. «О! если бы рабы, — мечтал он, — тяжкими узами отягченные, яряся в отчаянии своем, разбили железом, вольности их препятствующим, главы наши, главы бесчеловечных своих господ, и кровию нашею обагрили нивы свои! что бы тем потеряло государство? Скоро бы из среды их исторгнулися великие мужи для заступления избитого племени; но были бы они других о себе мыслей и права угнетения лишены. Не мечта сие, но взор проницает густую завесу времени, от очей наших будущее скрывающую; я зрю сквозь целое столетие».