sendtoreader.com - Интеллигенция в тумане

Библейские ниневитяне — пример того, как народ, говоря современным языком, может корректировать свой исторический сценарий, следуя предостережениям представителей духовной и культурной элит и будучи сам готов воспринять эти предостережения всерьез.

Современными ниневитянами представляются мне граждане послевоенной Германии, начиная с 1945 года напряженно переживавшие срыв нации в фашизм и до сих пор испытывающие чувство вины за его преступления. И сейчас в этой стране идет постоянный общественный разговор о холокосте. Американцы говорят и пишут о своем рабовладельческом прошлом и расовом неравенстве, французы — о коллаборационизме. Аргентина, Чили, Камбоджа, Сьерра-Леоне — все эти страны пытались институционализировать общественные споры о своем кровавом прошлом. А вот в России не было ни публичных заседаний с признаниями, ни парламентских слушаний, ни какого-либо официального расследования в отношении массовых убийств или лагерей СССР. В России нет общенационального музея истории репрессий (быть может, им станет «Пермь-36»?), нет также национального места поминовения, то есть памятника, официально признающего страдания жертв репрессий и их семей. В России память о прошлом не является живой составляющей публичного дискурса.

Мы не склонны принимать на себя ответственность за нашу историю. Важно также и то, что мы все еще не достигли внутреннего, национального примирения и хотя бы относительного согласия по поводу нашего исторического прошлого. Различные политические и социальные группы имеют собственное представление о российской истории и идентичности. Отсюда невольно напрашивается вопрос, неоднократно задававшийся в нашей научной литературе: можно ли считать нас нацией? Может быть, мы все еще на пути к национальной целостности и свойственной ей рефлексивной зрелости? Но тогда время общего нашего покаяния еще не пришло, мы к нему объективно не готовы.

И одно сомнение — справедливости ради: так ли уж нужно это самое покаяние? Вот японцы особо не заморачиваются по поводу преступлений прошлого. У них паритет: наши преступления мы искупили жертвами атомных бомбардировок. Все, дебет равен кредиту. И забудем об этом. И забыли. А дальше — японское экономическое чудо. Прошлое ему нисколько не помешало. Может быть, самое главное все же — хорошо забыть и тогда прошлое не повторится и, следовательно, отпадает нужда в покаянии? Ведь нынешние японцы не бредят реваншем — значит, прошлое их отпустило? К тому же в японской культуре, как и в культуре Китая, и в чьей-то еще, отсутствует христианское исповедальное начало, потому требование покаяния здесь неуместно.

Наверное, здесь есть над чем подумать. Однако возражу своему сомнению: мы убивали своих. Это первое. Мы все еще читаем Достоевского и машинально говорим: «Господи, помилуй» — это второе. У многих из нас расстреляны или сидели родные и нам все еще больно — это третье. Россия явно не Япония. И поэтому нам не отвертеться.

Source URL: http://www.saltt.ru/node/3075

* * *

Каталония. Час Быка | СОЛЬ

Вячеслав Раков /02 августа 2010

28 июля каталонский парламент минимально необходимым большинством голосов принял решение о запрете корриды с 1 января 2012 года. Это в некотором роде историческое решение: наряду с католицизмом, фламенко и аристократически понимаемой честью коррида — неотъемлемая часть испанского образа жизни. Это Fiesta Brava, «смелый праздник». Или просто праздник, Fiesta. Вспомним одноименный, «испанский» роман Хемингуэя.

В корриде упаковано двойственное восприятие жизни, свойственное классическим испанцам: жизнь становится оправданной лишь в момент предстояния смерти, причем артистического, позированного предстояния. Испанцы не знали бюргерского идеала умеренной и кропотливой жизни, не знали бюргерской трудовой этики. Все свои средние века они провоевали с арабами и потому чувствовали себя скорее воинами, нежели купцами или ремесленниками. Смерть всегда ходила где-то недалеко от них. А лучше сказать, как у Кастанеды, всегда стояла за их левым плечом. В испанской культуре, как мне кажется, она символизировалась черным и красным цветами. Один из них — красный — на флаге Испании. Черный там не представлен, но он не менее важен. Черный — цвет бычьей шкуры, цвет угрозы. Порой это не физическая, а мистическая угроза. Поединок с быком в известном смысле мистериален и ритуален. Это сгущение жизни в традиционном испанском представлении. Черного, воронова цвета — волосы Кармен, которая ведет роковой, любовный поединок с Хозе. Трудно сказать, кто из них «бык», а кто «тореро». Главное, это снова коррида. Любить по-испански — любить до крови: от первой и до последней крови. Красное сопровождает черное: кровь на бычьей шкуре, алый цветок в смоляных кудрях Кармен. Красный подразумевается в строгом, католическом испанском костюме XVI–XVII веков. Это все та же кровь под черным сукном — кровь, готовая пролиться.