Станислав Меньшиков - Страсти по разрядке

— Передайте в Москву, — сказал он, наконец, — что друзья России здесь делают немало для сохранения разрядки. Вы знаете – я сейчас не у дел. Республиканцы – не моя администрация. Никсон со мной не советовался, нового президента я мало знаю. Я высокого мнения о госсекретаре. Это способный, хотя и не простой человек. В Москве его, кажется, любят. Но вам нужны и более давние и надежные друзья вроде меня.

— Я на днях выступал перед сенатской комиссией, — продолжал Гарриман. — Их интересует, можно ли доверять России. Мое мнение на этот счет вполне определенное. Могу вам дать текст своего выступления. Думаю, оно в Москве понравится. Но отвечать на их вопросы нелегко. Среди сенаторов много таких, кто ориентируется на кратковременные соображения. Я-то им отвечу, и мой голос что-то для них значит. Меня нельзя заподозрить в слабости к большевикам. Все знают, что я всегда исходил из интересов Америки.

При этих словах я вспомнил, как жестко высказывался Гарриман в адрес Советского Союза во времена Трумэна, с которым он неплохо сжился, как в свое время и с Рузвельтом. Но теперь вспоминать об этом не было смысла. Уже много лет подряд Гарриман играл весьма положительную роль, сдерживая силы, старавшиеся сорвать примирение. Я спросил:

— Что сейчас больше всего мешает продолжению линии, начатой в последние годы?

— Я бы сказал, что больше всего мешают слухи, которые вы, русские, плохо опровергаете. Приведу примеры. Они серьезные, и я хочу, чтобы на них обратили внимание в Москве. Это не просто слухи, об этом говорят влиятельные люди в нашем правительстве и конгрессе. Например, зачем вам нужно именно сейчас менять свои танки в Европе?

— Техника, как и все, стареет, — возразил я, — ее приходится менять. – Тем более, что ваши вооруженные силы тоже постоянно модернизируются.

— Что делаем мы — это другой вопрос. Для настроений в Америке важно, что делает Советский Союз. А, по словам наших военных, вы как раз сейчас усиленно перевооружаетесь, причем сразу же после того, как были достигнуты соглашения об ограничении ядерной гонки.

— Ну, вы же не считаете, что мы собираемся своими танками вторгаться в Западную Европу? — заметил я.

— Я-то не считаю, — сказал Гарриман, — но я должен иметь сильные аргументы. Когда ко мне пристают сенаторы с хорошими связями в Пентагоне и военной промышленности и приводят данные разведки о том, какие танки и каких типов поступили на вооружение Советской армии, я не могу отделываться общими словами.

— Мы своих данных о вооружениям не публикуем, т.к. обожглись перед прошлой войной.

— Это известно мне, но я хотел бы иметь возможность их цифрам противопоставлять какие-то ваши цифры. Мне так было бы легче. Кроме того, они утверждают, что у вас скопилось много больше танков, чем у нас, причем много больше, чем это нужно для обороны.

— Это потому, что им хочется иметь предлог для новой гонки вооружений, — возразил я. – Лучше спросите, сколько у США в Европе скопилось противотанкового оружия.

— Дело не в конкретных видах оружия. Дело в том, может ли Америка вам, русским, доверять. И на это должны быть даны четкие, убедительные ответы.

Дверь открылась, и в комнате появились дамы.

— Мы скоро закончим, — ответил Гарриман на немой вопрос супруги. — Видишь ли, в Москве интересуются моим мнением. Это дело серьезное. Приведу другой пример. Эксперты утверждают, что египтяне начали прошлую войну с Израилем по договоренности с вами и что вы нас об этом не предупредили. Это было нарушением соглашения о взаимных консультациях во всех важных случаях.

Я знал, что наши отношения с Египтом в последние годы были совсем не такими близкими, как при Насере, и что незадолго до последнего военного конфликта с Израилем Каир потребовал резко сократить число наших военных специалистов в Египте. Но рассказывать об этом Гарриману я не считал нужным.

— Заверяю вас, — сказал я твердо, что Москва не заинтересована в разжигании конфликта на Ближнем Востоке. Наоборот, мы хотим всячески содействовать тамошнему примирению. К тому же вы хорошо знаете, кто там агрессор и кто жертва. Могу добавить, что в ходе последней войны «горячая линия» между Москвой и Вашингтоном приводилась в действие несколько раз, и именно благодаря этому война и закончилась так быстро.

Гарриман, казалось, был удовлетворен моим ответом. Он предложил на прощание осмотреть окрестности, а затем лично проводил нас на железнодорожную станцию. Там он вдруг меня спросил: