Вадим Инфантьев - После десятого класса

Находившийся в командировке на «стальной» батарее артиллерийский инженер Киснемский с группой раненых батарейцев и солдат, оставшихся без патронов, ухитрился организовать тут же на позиции «поточное производство» ручных гранат из неразорвавшихся вражеских снарядов и подручных материалов. И тут же бросали гранаты на головы атакующих.

До полудня было отбито шесть атак огнем, штыками и камнями. Защитники страдали от голода и жажды. Сухари кончились, кончался и брезент палаток, которые рвали на бинты. На некоторых батареях осталась только картечь для самообороны.

Еще вчера Радецкий известил, что высылает помощь. И сейчас защитники надеялись на нее. Только один Столетов знал, что помощь подоспеет в лучшем случае к концу дня, а то и к утру следующего. Войскам предстоял путь из Габрово в 60 верст, и все в гору. Подольскому и Житомирскому полкам нужно было одолеть не менее 76 верст.

Идущие на Шипку солдаты побросали ранцы. От солнечного удара свалились полторы сотни человек. Командиры, видя измождение людей, были вынуждены в трех верстах за Габрово объявить привал... А с перевала прискакивали озверевшие казаки-ординарцы, кричали на солдат и офицеров, молили о помощи, ругались и уносились обратно. Солдаты, кто мог, поднимались и тащились в гору, останавливаясь для передышки через каждые 40—50 шагов.

На Шипке начался кризис обороны.

К пяти пополудни почти полностью кончились снаряды на батареях. Лишь у немногих солдат осталось по одному-два патрона. Некоторые ложементы были завалены трупами, и некому было защищать. Даже такой боевой командир, как полковник Липинский, прислал Столетову записку: «Скажите верно, будет нам свежая помощь? Нельзя так обманывать солдат». А что Столетов мог ответить?

Командир 4-й дружины майор Редькин приказал знаменщику оторвать знамя от древка и спрятать его под мундиром. Знаменщик долго не мог понять приказания. Потом огляделся с тоской и отчаянием и попытался оторвать полотнище, но не хватало сил. Потускневший от времени и невзгод, лев с саблей, казалось, вздрагивал, как от боли, вспыхивали и гасли буквы: «Свобода или смерть!» Ополченец подошел к товарищам, которые за камнями пытались изготовлять ручные гранаты из дополнительных зарядов, подобранных у разбитых пушек, стал запихивать их в карманы и за пазуху. Потом снова ухватился за полотнище и умоляюще посмотрел на майора. Редькин, чувствуя на себе такие же умоляющие взгляды других ополченцев, опустил голову и молча отошел в сторонку.

А по Габровскому шоссе, растянувшись, брели в гору солдаты подмоги, останавливались в изнеможении, и знойное балканское небо отражалось в их глазах звериной тоской.

По обочинам стояли беженцы, у которых не хватило сил добрести до Габрова, прижимали к себе детей, вслушивались в грозовые раскаты, катившиеся с гор, что-то шептали, увидев солдат, осеняли их крестным знамением, вместе с детьми опускались на колени, кланялись... Не то благословляли, не то отпевали...

Сгорбленный старик у нераспряженной, груженной скарбом повозки вдруг начал кричать, махать руками, подзывая солдат к себе. А они, не останавливаясь, брели мимо.

Тогда старик начал сбрасывать с воза узлы с пожитками, затем присел, пытаясь плечом опрокинуть повозку, К нему подбежали женщины и помогли свалить поклажу. Поставив повозку на колеса, старик стал настегивать изможденную клячу и выехал на дорогу, прямо к солдатам.

— Стой, братцы! — прохрипел унтер, подняв руку.— Не садись, клади ружья и ранцы!

И повозка пошла в гору, нагруженная оружием, снаряжением, облепленная солдатами, держащимися за телегу и оглобли.

...В косых лучах заходящего солнца на Габровское шоссе, ранее только простреливаемое турками, вышли первые группы вражеских солдат. Их становилось все больше и больше. Кольцо замкнулось. Турецкие солдаты кричали, размахивали ружьями и фесками, приветствовали мчавшуюся на помощь конницу.

Сулейман-паша, получив донесение о выходе войск на Габровское шоссе, застыл, тяжело глядя на заваленные трупами, дымящиеся и грохочущие кручи, только молча кивнул в ответ и не решился послать в бой последние резервы.

Скачущие к Шипке всадники вдруг начали раздваиваться, и на турок со штыками наперевес бросились солдаты 4-й стрелковой бригады. Это было настолько неожиданным, что турки разбежались в панике.

Снова выручили неприхотливые казачьи лошадки. Донцы посадили с собой в седла по солдату и двинулись к перевалу. Командир бригады Цвецинский забрал артиллерийских и обозных лошадей для доставки пехотинцев.