Craig Lightfoot - o f2be50149fb33788

началось самое главное - в центре круга зрителей появился ангакок

- шаман племени Большой Джуулут.

Он был облачен в длинные одежды, покрытые множеством

развивающихся при каждом движении цветных лент. На голове его

была остроконечная шапка из серебристого песцового меха,

украшенная многочисленными колокольчиками и цветными

перьями. Лицо закрывала маска изображающая морду белого

медведя с оскаленной пастью, полной страшных, смертоносных,

как ножи зубов. На маске медведя красовался лишь один,

мастерски исполненный глаз, на месте же второго зияла большая

дыра, для пущего эффекта, обведённая красной охрой.

Морщинистое лицо самого Джуулута,покрытое каким-то белым

составом, жутким образом торчало в самом центре разверстой,

острозубой медвежьей пасти. Шаман в начале молча кружился в

танце под аккомпанемент большого круглого бубна, а затем стал

издавать низкий утробный звук при плотно сомкнутых губах.

Звук становился всё ниже и ниже и поверить в то, что его может

издавать человек становилось уже невозможным. Ритм танца

ускорялся и старик принялся метаться между соплеменниками с

206

прытью, которой мог позавидовать загнанный хищником в

скальный тупик заяц. Зрители впали в совершенное оцепенение и

молча раскачивались в такт утробным, зловещим завываниям.

Вдруг шаман открыл рот и издал вполне человеческий звук,

похожий на крик боли. Он уронил на землю бубен, сорвал с себя

маску, бросив её на снежный наст и протянув обе руки в мою

сторону, указал на меня. Затем как то совсем поник и

обессиленный побрёл из круга к приготовленным заранее

подстилкам из шкур, на которые свалился почти замертво.

Инуиты по окончании этого танца - камлания стали по очереди

подходить ко мне и торжественно-трогательно прижиматься на

несколько секунд своей щекой к моей, видимо в знак родственной

расположенности. Мне пришлось присесть на ближайшие нарты,

поскольку стоять, согнувшись в три погибели, принимая десятки

таких тёплых поздравлений от новых родственников, стало просто

напросто утомительным. Наконец и эта церемония закончилась.

Снова появился Миник и без особых предисловий заявил: "

Упряжка готова, Рони. Ивало ждёт. Я отвезу вас ближе к

Уунартоку, а дальше вы пойдёте пешком. На все вопросы я отвечу

в пути. Если ты откажешься ехать, то завтра я отвезу тебя обратно

в Нуук. Ты свободный человек и кроме того теперь наш

соплеменник, так-что тебе решать." Противится особо я не стал,

поскольку уже догадывался, что кульминация моей гренландской

охоты произойдёт именно в Уунартоке. К тому же предлагаемое

путешествие с красавицей-китобоем Ивало(то, что она всего три

дня,как вдова Нанока я почем-то не вспомнил, или захотел не

вспомнить) влекло меня как самое желанное приключение.

На собачьей упряжке мы втроём направились к Уунартокскому

фьорду. Ехали молча, поскольку внезапное ощущение охватившей

меня неловкости и неестественности происходящего напрочь

отбило желание общаться со спутниками. Миник, почувствовав

эту мою душевную маету, будучи человеком умным и

воспитанным в большой мере в европейских культурных

традициях, понял моё эмоциональное состояние и попытался

завязать разговор. Однако я был настолько, как выражаются

буддисты : "Обращён внутрь себя", что мой деликатный

соплеменник счёл за благо оставить меня в покое "

207

В этом месте, я извинившись, что прерываю , задал Брониславу

Устиновичу давно занимавший меня вопрос: " Скажите, а вы

действительно так долго не догадывались для чего ваши друзья

инуиты, под предлогом охоты и с многочисленными ухищрениями,

организовали ваше посещение их зимовья и последующее

знакомство с одной из молодых женщин их рода ? " Старый моряк

бросил на меня пронзительный взгляд, от которого мне самому

стало неловко и грустно усмехнувшись, ответил : " Знаешь,

парень, представь себе не догадывался и довольно долго. Ты

ошибаешься, поскольку твоя, как тебе кажется незаурядная

проницательность плод иллюзии, которая обычна для читателя

книги, зрителя кинофильма или слушателя какой либо

занимательной истории, например детектива. Дело в том, что

авторы всех вышеперечисленных жанров повествования, в

отличии от их зрителей или слушателей обладают разумеется

совершенно полным знанием их содержания.