Craig Lightfoot - o f2be50149fb33788

введена внутрь организма. Мне стало приятно и сказал я,что это

хорошо ! Почти в полном составе натолкавшийся в салон экипаж,

во влажной робе и в сухом штатском, дружно и облегченно

выдохнул. После чего большинство решило поддержать вновь

рождённого и так-же приняло перорально и неоднократно.

"Ты, Вальдамир теперь крещеный." - провозгласил боцман.

Устиныч на правах медработника состоял при мне неотлучно все

десять часов перехода до Мурманска. Обращался он ко мне по

имени, но как-то странно - на нормано - варяжский лад. Кстати по

его словам, топонимика слова Мурманск восходит к старинному

морман - моряк, человек моря. Да и первоназвание Мурманска -

Николаев на Мурмане.

- "Крещен ты,Вальдамир не грешным русским попом, а литым

морским железом и соленой купелью,а потому быть тебе подлецу

мореманом !" Велеречивость сия нашла на немолодого усатого

моряка не по внезапному вдохновению,а вследствие

продолжительного психотерапевтического сеанса, который он

предпринял как медик. В наше время это бы назвали снятием

посттравматического

стресса.

Естественно

,что

быстродействующий, релаксирующий препарат с резким запахом

был успешно применен как к пациенту,так и к целителю.

Между тем, судно миновало остров Кильдин и вошло в створ

Кольского залива. Мы с боцманом выпили по кружке крепчайшего

"собачьего" чая, цвета вишнёвого янтаря. Такой чай обычно

готовят в "собачью вахту" с четырех до восьми утра. Напиток этот

слабее чифиря в три раза, да и содержит сахар. Поэтому он не

дурманит, а бодрит и тонизирует, к тому же нейтрализует алкоголь,

принятый естественно в человеческих ,а не в драматических дозах.

Так-что, к моменту постановки судна на рейд напротив рыбного

порта, боцман вышел на полубак ( носовая возвышенная

надстройка ) трезвее самой якорной лебедки - брашпиля. Команда

8

с мостика - "Отдать левый якорь!" была исполнена, загрохотала

цепь и судно ,слегка качнувшись, замерло в спокойных водах

родного порта приписки.

2. Приключения Паганеля. часть I - " Тайна полярного

острова."глава 2. "Остров Медвежий."

Этой же ночью " Жуковск" уже был пришвартован к причалу.

Стояли мы третьим корпусом между сейнером и БМРТ (большой

морозильный траулер).Ближе к утру меня разбудил шум

доносившийся откуда-то сверху, пустого пространства между

падволоком(потолком на судне) и палубой над ним. Слышалось

цоканье десятков коготков, мерзкий писк и возня.Крысы! Меня

передёрнуло от отвращения.Перед рейсом этих тварей потравили

газом на спецпричале и в рейсе их почти не было слышно. А тут за

пару часов уже набежали с соседних бортов.

"Фу! Фу-фу! Фу-фу-фу!"- донеслось от соседней койки. Вообще

то часом ранее на ней мирно почил боцман. Теперь же он вдруг

вместо нормального мужицкого храпа почему-то издавал эти

странные звуки, как будто дул в блюдце с кипятком. Я щёлкнул

светильником в изголовье. В мертвенно-жёлтом свете ночника

передо мною открылась жуткая картина.

Несчастный Устиныч лежал смирно,боясь пошевелиться,

выпучив безумные глаза. На его широкой морской груди,

обтянутой шерстяной тельняшкой в позе любимой кошечки

возлежала огромная серая с проседью чучундра- портовая крыса.

Длинный, розово-чешуйчатый хвост свисал до простыни и

интимно подрагивал. Чучундра была занята противоестественным

действом:шевеля острым носом с жёстким кустиком

чувствительных усов, обнажив мелкие, острые зубки,она с

неуёмным вожделением обнюхивала красу и гордость старого

боцмана, его роскошные,серебристые усы.

Бедный Устиныч, боясь напугать товарку и получить полный

ужасной заразы укус, усиленно дул ей в нос, пытаясь хотя бы

таким образом прекратить крысиные ласки. Однако

любвеобильное существо никак не реагировало на боцманское

"Фу-фу". Мои нервы и без того ударенные стрессом при падении

9

за борт не выдержали и я с визгом: "На, сука! ", запустил в

несчастного Устиныча, попавшим под руку кирзовым

ботинком.Боцман потом полчаса промывал с мылом и спиртом

свою осквернённую гордость. На моё легкомысленное

предложение сбрить подвергшуюся надругательству

растительность, он невежливо ответил: "Мошонку себе побрей,

салага!О том, что видел никому ни слова!Или мы не друзья!" Эту

страшную тайну я пронёс сквозь годы, а если и рассказывал

кому,то вместо Устиныча упоминал "некого моряка".