Иван Сабило - Крупным планом (Роман-дневник). 2008

Кучерена напустился на Полякова, не особенно выбирая выражения:

- Вам никто слова не давал! Кто вы такой? Что вы сделали с «Литературной газетой»? Сейчас это самое скандальное издание, его не то что читать - в руки взять противно.

И всё это напористо, громко, что называется, затыкая рот. Я ожидал соот­ветствующей реакции Полякова, но он недолго постоял и направился к выходу. Вслед за ним ушли Бронтой Бедюров, Максим Замшев, Дмитрий Каралис, кто-то ещё.

Мне не терпелось грохнуть по столу кулаком и, указав на Кучерену, спросить, кто это? И кто ему дал право столь распоясанно вести себя здесь, у писателей? Но увидев, в каком состоянии Сергей Владимирович - голова склонена к плечу, рот раскрыт, тяжело дышит, я побоялся, чтобы его не хватил удар, и промолчал.

Вернулись в зал Бедюров и Замшев. И сразу перешли ко второму вопросу. До­вольно быстро приняли решение о проведении очередного съезда в феврале 2009 года и утвердили списочный состав оргкомитета.

Исполком завершил свою работу, так и не начавшись. Я поднялся к себе в ка­бинет и написал заявление на имя С.В. Михалкова:

«Не могу согласиться с назначением на должность первого секретаря Исполко­ма МСПС И. Переверзина. Считаю для себя невозможным работать с рвущимся к бесконтрольной власти человеком».

Пришёл в кабинет первого секретаря (до недавнего времени - Кузнецова). Там уже сидели Ганичев и Куняев. Они сказали, что Сергея Владимировича увезли домой в тяжёлом состоянии. Я сложил своё заявление вчетверо и опустил в кар­ман. Ганичев вдруг заявил, что он благодарен Санкт-Петербургской писательской организации за то, что, когда я возглавлял её, мы трижды избирали его на съезды писателей. На вопрос Куняева, почему он избирался от Питера, а не от Москвы, я сказал, что, вероятно, у Ганичева, при избрании его в Москве, появились бы проблемы.

Ганичев кивнул, никак не комментируя мои слова.

В кабинете Михалкова был приготовлен роскошный стол - вина, закуски, что- то к чаю. Хозяйкой была Салтыкова, она бурно ругала Петербург и Каралиса, который покинул зал вместе с Поляковым.

Пришли Куняев, JI. Мережко, кто-то ещё. Кто-то из белорусских писателей принёс водку «Бульбаш». Стали наливать. Я уехал домой.

Из дома позвонил в Минск Н. Чергинцу, рассказал об Исполкоме. Николай Иванович выразил удивление назначением Переверзина. Сказал, что послезавтра он вылетает в Москву, оттуда - в Женеву, на заседание Совета Европы. В Москве он мне позвонит, может быть, увидимся.

10 октября. Мой творческий день. Ходил в поликлинику, сдал кровь на химический анализ, сделал ЭКГ и прошёл флюорографию. На душе нехорошо.

12 октября. Написал рецензию на дилогию белорусской писательницы Натальи Голубевой «Радимичи. Земля непокорённая», думаю передать её в «Лад». Хорошую книгу создала минчанка о наших далёких предках-славянах.

Долго сидел над письмом Михалкову, а когда написал, подумал, что оно лиш­нее, что моё понимание создавшегося положения ничего не поправит. Потому что не Сергей Владимирович додумался до замены видного русского учёного, писателя Кузнецова на версификатора Переверзина. А если такое случилось, зна­чит, была более веская причина сделать это. И судя по тому как скоро Переверзин поднял вопрос о зарплатах, не последнюю роль сыграли деньги.

Я порвал письмо, хотя тут же пожалел, что не сохранил для дневника. Но и вос­станавливать его не возникло желания.

15 октября. Из Женевы позвонил Н. Чергинец - он вылетает в Москву. До­говорились встретиться в гостинице «Полесье», что при Посольстве Беларуси на Маросейке.

Я приехал, но оба мы не учли «пробковые» традиции Москвы - пришлось ждать в холле. С удовольствием смотрел телевизор: сборная России одолевала финнов в отборочном матче к чемпионату Европы. И одолела - 3:0.

Прибыл Чергинец, поднялись к нему в номер. Он попросил доставить в номер ужин, но я, к сожалению, не мог составить ему компанию - завтра иду на обсле­дование. Не успели раздеться, как к нему пришёл бывший Министр обороны России Павел Сергеевич Грачёв. Познакомились. Я не стал спрашивать, какую должность он занимает теперь, но по нескольким фразам Чергинца понял, что он то ли сотрудник «Рособоронэкспорта», то ли председатель какой-то комиссии Генерального штаба. Судя по всему, он не собирался оставаться с нами, но при­сел за стол, и они с Чергинцом стали говорить о каких-то своих делах. Ясно, что их связывает давняя дружба, ещё с Афганистана. Но они могли поговорить и без меня, и я, взглянув на часы, спросил: