Александр Шуваев - Гном. Трилогия

Черчилль неожиданно хмыкнул, его собеседник вопросительно поднял брови.

– Пришла в голову неожиданная мысль: а ведь если бы не Гитлер, русские так и не решились бы на активные действия. Ей‑богу побоялись бы напасть. Так и варились бы в собственном соку, мутили и вредили по мелочи, не зная, чего стоят на самом деле. Проклятый Ади, и тут нагадил. Ничего не может сделать, как следует.

– Что ви морщитесь, Борис Михайлович?

– Да ну, пустяки какие‑то, – с досадой проговорил Шапошников, растирая левый локоть, – локоть вот… Ноет и ноет. Вроде бы и несильно, а покою не дает. Какой‑то там локоть, а вот мешает.

– Надо скипидаром, – наставительно сказал Сталин, – или, может быть, к доктору?

– Попробую. А к доктору, чего с такими пустяками к доктору, ей‑богу? Само пройдет, товарищ Сталин.

– Может быть, все‑таки кого‑то другого? Помоложе найдутся. Что вы все сами дэлаете, пора паберечся, пуст другые паработают.

– Нет, – Шапошников отрицательно покачал головой, – нельзя. Вы же знаете, товарищ Сталин. Каждый должен делать то, что он может лучше других… а это, как ни крути, кроме меня сделать некому. Послать пешку какую‑нибудь без нормальных полномочий, так не будет Объект с мелочью разговаривать. Разговор выйдет только с фигурой сопоставимого ранга, иначе не имеет смысла затеваться. Так кого? Вы себе представляете Жукова, который пытается с Объектом – ДОГОВОРИТЬСЯ?

Сталин неопределенно хмыкнул, отворачиваясь.

А тут будет слишком мало пользы давить. Тут нужно тонкое умение: с позиции силы, но именно что договариваться, а не диктовать условия. Рокоссовский? Умный мужик, но дипломатического опыта не хватит, и люди слишком разной среды, никогда друг друга не поймут.

Это он имеет ввиду, – думал Сталин, глядя на собеседника ничего не выражающим взглядом, – что с дворянином должен говорить дворянин, иначе разговора на равных не выйдет. А значит, и результат будет не тот.

– Василевский?

– Тоже не пойдет. – Жестко сказал Шапошников. – Он умнее и талантливее меня, но слишком мягок.

– А ви, значит, не слишком?

– А я нет. – Тон маршала был сух и отрывист, как щелчок курка. – Ваши маршалы нередко разговаривают с людьми, как с грязью, но не задумываются, что для этого тоже существует много способов. Как раз тех, что нужны в данном случае, они и не знают. Вполне может случиться, что в отдельных эпизодах переговоров Объект подомнет их, просто за счет потомственного умения аристократа управляться с хамами. В конечном итоге, конечно, ничего страшного… Но допускать этого все‑таки ни в коем случае нельзя. Ублюдок не должен испытывать даже тени торжества. Чувства даже призрачного превосходства. Нужно, чтобы он и сам почувствовал себя грязью. Нельзя оставлять даже щели, в которую смогло бы забиться его чувство собственного достоинства.

– Ви бы все‑таки паберегли себя.

– Во время такой войны беречь себя значит не быть офицером. Другие маршалы командуют фронтами и родами войск, при этом всерьез рискуя жизнями. Проезжают и пролетают тысячи километров, рискуя в любой момент попасть в засаду, под атаку истребителей или под авианалет. По сравнению с этим разговоры о каком‑то там риске моей миссии выглядят, право же, несерьезными. Вы знаете, я знаю, как следует это дело могу сделать только я. Уклониться от своего, наверное, последнего боя значило бы скомкать всю жизнь, а не только ее конец…

– Борис Михайлович?

– Да, товарищ Сталин?

– Я нэ хочу скрывать, что, одновременно, мы будем действовать и через иные каналы.

– Нисколько не сомневался. Поступить иначе было бы ошибкой. Но на каждом направлении все должно быть сделано безукоризненно.

Если вы не возражаете, не будем зажигать свет. Посумерничаем.

– С кем имею честь?

– Думаю, вы отлично это знаете, но, если на то пошло, лучше называйте меня "Советник". А я буду называть вас "герр Левински". По воинскому званию я пока примерно равен вам.

– Почему "пока"?

– Потому что офицерское звание несуществующей армии носит несколько… условный характер. Становится словом, за которым ничего не стоит, и употребляемым только из вежливости… Герр Левински? Не согласились бы вы продолжить беседу по‑французски? Вы не знаете русского, а я, боюсь, не смогу достаточно точно донести свою мысль по‑немецки. Недостаточно практики в разговоре.

– Как вам будет угодно. – Он сделал паузу, вглядываясь в плохо различимое лицо собеседника. – И какую же мысль вы хотели бы донести до меня по‑французски?