Александр Слемзин - Метаморфоза - рассказы, новеллы

С неделю Маша была как бы не в себе, и престала носить под халатиком нижнее белье, чего очень долго ждал Полушкин и чему весьма удивился, но всё списал на двойную дозу.

Тайна открылась очень быстро. Муж столкнулся с выплывающей в нежной неге супругой в дверях соседа. Маша и объяснять ничего не стала. В эту ночь Полушкин словно гвозди вбивал в жену в томительно-ревностном отчаянии. А жена безучастно смотрела в потолок.

А ночью Полушкин сидел на кухне в трусах, на него «рухнуло небо», и жизнь потеряла всякий смысл. Он горько и бессмысленно сожалел, что нет такого средства на свете, которое бы могло победить любовь. Не синтезировал никто. Всего лишь любовь-страсть, но настоящая, оказалась сильнее искусственной. А о любви, которая есть слияние душ, он и понятия не имел. Теперь предстояло «танго втроем», и к этому он не был готов, сознание его медленно погружалось во мрак…

Философское открытие

На Вову Иванова очень рано снизошла Истина, и он не знал, что с ней, этой истиной, делать. Но это случилось уже в зрелом возрасте, а в детстве было у Вовы всё как у всех.

Учился в обычной ленинградской школе и жил с родителями-рабочими в питерской восьмикомнатной коммуналке где-то в старой части города. Был он очень поздним ребенком, и родители мечтали, что, закончив школу, станет их чадо, в котором души не чаяли, врачом. Парнишкой он был живым, немножко хулиганистым, но учился хорошо, и очень много читал.

Закончив школу, Вова, как и хотели того родители, пошел по медицинской части, но не стал штурмовать институт, уж очень «немедицинская» у него была фамилия, а по-мужицки рассудительно подал документы в медучилище.

Он без труда поступил в этот девичий «заповедник», так как юношей, желающих учиться здесь, было всего трое.

И закрутило Вову, и завертело. Юные служительницы бинта и скальпеля, познав стыдливо скрываемые тайны строения человеческого тела, отбрасывали все ненужные рамки приличия и старались поспешно познать наслаждения, которое это тело может подарить.

Две трети будущего младшего медицинского персонала были пришлые в этом городе и жили в общежитии, которое имело громкую славу, выходящую далеко за границы района. Неравнодушны были к этому «приюту любви» и солдатики, и морячки, и пэтэушники, которые всеми правдами и неправдами карабкались по водосточным трубам и связанным простыням. Иногда даже срывались, но ничто не могло остановить их в стремлении к этой короткой, как полярный день, любви.

Вова же имел неоспоримое преимущество перед чужаками и мог беспрепятственно посещать запретное заведение, чем и пользовался с превеликим удовольствием все два года учебы, пролетевшие как миг.

Однокашницы не стеснялись Вову, и он был свой парень, «палочка-выручалочка», – именно так и называли его за глаза юные медички, еще «анальгином» звали. В-общем, познал сполна будущий медбрат тайн плотской любви. Это и дало ему возможность сделать первый базовый и фундаментальный философский вывод: «Зачем любить, зачем страдать, коль все пути ведут в кровать…»

И Вова исключил из своей будущей жизни женщину как спутницу жизни и фактор Бытия, оставив лишь досадную необходимость физиологической близости, и воспринимал противоположный пол лишь «горизонтально», как любил потом приговаривать.

В институт он поступить не успел. Пришли те, кто приходит без приглашения, и отправили Вову на срочную службу, отдать должок родине. Отдавал его медбрат в московском гарнизонном госпитале на посту помощника патологоанатома в морге, миновав положенную учебку. Какими-то военно-бюрократическими хитросплетениями он был причислен к флоту, служил три года, носил морскую форму, и был единственный, кто выделялся черным внешним видом на весь зеленовато-солдатский гарнизон. Моря и кораблей Вова так и не увидел.

Начальником морга, чьим единственным помощником был матрос Иванов, был «вечный капитан» Брызгалов, который был всегда молчалив, как гранитная плита, если не успел принять мензурку чистого медицинского спирта. Поэтому утреннее возлияние было ежедневным неоспариваемым ритуалом. Вовчик вынужден был приобщиться к таинству, но алкоголических предрасположенностей в себе не обнаружил, поэтому это не стало его привычкой на гражданке. На службе же весьма скрашивало серые патологоанатомические будни.

Работы хватало, так как везли «жмуриков» со сложными случаями со всей необъятной советской родины. Капитан, хватив мензурку, отчего его нос становился багрово-сизым, выдыхал: « Пошли пластать». И они шли. Вовин командир был хорошим специалистом.