Майкл Каннингем - Плоть и кровь

Молодой красавец мужчина стоял вблизи двери бара, пил пиво. Стоял, освещаемый лампочками музыкального автомата, так, точно быть настолько большим, светловолосым и красивым, иметь такую крепкую, тяжелую нижнюю челюсть и плечи шириной в дышло плуга — дело самое обычное. Для этого бара он был крупноват. Даже дядюшки явно побаивались его. Управиться с нервным юнцом из умирающего текстильного городка им труда не составляло. Они умели насмешливо и непреклонно разговаривать с каким-нибудь худеньким пареньком, выставляющим напоказ сооруженную на скорую руку уверенность в себе, поскольку знали, что творится в его душе. Знали, что такое страх, знали лучше кого бы то ни было. Они жили в страхе и пережили его. Они женились без любви, их избивала шпана и полиция, они выплевывали зубы на тротуар. Теперь же они смело усаживались у стойки бара, опрятные, надушенные, преуспевающие, и негромко беседовали с привилегированными копиями того, чем сами они были лет двадцать или тридцать назад. В дядюшках ощущалась безмятежная презрительность повзрослевшего мальчика-императора. Однако этот мужчина был слишком совершенен для них. И никто не решался к нему подойти.

Вилл сидел у стойки, беседуя с дядюшкой по имени Рокуэлл, представлявшим собой точную копию Эверетта Дриксена. К лацкану его пиджака был приколот тепличный тюльпан.

— Это наверняка ошибка, — сказал Рокуэлл, сделав глоток дайкири и поведя подбородком в сторону красавца. — Скорее всего, он подпалил крылья, вот ему и пришлось совершить аварийную посадку на Вашингтон-стрит. Такое, знаете ли, случается. Они летают чересчур близко к солнцу.

— Я думаю, он попросту нереален, — ответил Вилл. — Наша коллективная галлюцинация. Следствие массовой истерии. Когда в одном месте собирается слишком много геев, их мечты, как бы это сказать, коалесцируют.

— Нет, Вилли, он не мечта и не сон. Он реален, он вышел на охоту. Поверьте мне, он что-то ищет сегодня.

— Любовь, — сказал Вилл. — Любовь, любовь, любовь, любовь, любовь. Что еще может искать человек?

— Много чего, — ответил Рокуэлл и пропел: — «Большинство мужчин не любит любви, но любит глумиться над ней». Кол Портер, мудрец нашего века.

— Ну, не знаю, — сказал Вилл. — Мы просто боимся любви, вы так не думаете? Говорят: каждый хочет только того, что может получить. Но не кажется ли вам, что каждый из нас хочет просто влюбиться?

— Очень симпатичный взгляд на человеческую природу. Честно говоря, мне наполовину хочется, чтобы он ушел. Он действует мне на нервы. Что он здесь-то может искать? Если вас интересует мое мнение, — всего лишь преклонение. Такие люди существуют. Они и в геи подаются из одной только жажды обожания. Готов поспорить с вами на выпивку, что он обойдет сегодня с полдюжины баров, да так ни с кем и не заговорит, а после вернется домой и спустит, стоя перед зеркалом.

— Как знать? — сказал Вилл. — Честно ли это — осуждать человека только за то, что он красив?

— Старикашки вроде меня с незапамятных времен осуждают юных красавцев. И те из нас, что и сами были юными красавцами, обычно имеют на это полное право.

— Он мог прийти сюда просто в надежде познакомиться с кем-то. Почему бы и нет?

Рокуэлл ответил:

— Герцогиня Виндзорская может блуждать по универмагу «Вулвортс» в надежде найти нечто такое, что ей понравится, — весьма вероятно, однако, что у ее блужданий отыщутся и другие причины. Сколько вам лет, Вилли? Не пора ли вам избавиться от юношеского идеализма? По достижении определенного возраста он лишается всякой привлекательности.

— Чем вы вознаградите меня, если я с ним заговорю?

— Нескончаемым уважением.

— Если он окажется самым обычным благопристойным человеком, будете поить меня до конца месяца. Годится?

— Вполне. Приступайте. Жду вашего отчета.

Вилл взял свое пиво и направился прямиком к красавцу. Других вариантов не было. Смелости он набрался от Рокуэлла — ну и от мысли о том, что его сочтут человеком отчаянным и отважным. Подойдя к красавцу, он сказал:

— Извините, но я просто обязан задать вам этот вопрос. Что вы здесь делаете?

— Как?

Спокойное, немного грубоватой, крупной лепки лицо. Он был примерно одних лет с Биллом, может, чуть старше.

— В этот бар допускаются только старые педерасты, — пояснил Вилл. — И боюсь, мне придется попросить вас покинуть его.

— Вы не похожи на старого педераста, — сказал красавец и поднес к губам бутылку. По ней скользнул овал отраженного света.